Зеркало Велеса - [10]

— А я кто?

— Ты — Андрей Лисьин, боярина Василия Лисьина сын. Нечто и это забыл, дитятко мое?

— Не знаю… — зачесал в затылке Зверев. — Мне сейчас пятнадцать лет?

— Пятнадцать годков от роду набежало, — согласно кивнул дядька.

— А маму мою зовут Ольгой?

— Матушка наша, боярыня Ольга Юрьевна, — признал Пахом. — Стало быть, помнишь, барчук? А я уж спужался.

— Сыночек! Андрюша, в трапезную пойдем. Федосья балык и сбитень принесет, да хлеба. Перекусишь покамест, а опосля вечерять будем… — В комнату зашла хозяйка, бросила на сундук штаны, длинную безрукавку, поставила на пол синие сапоги с набитыми по верху голенища желтыми пластинами.

— Мама? — неуверенно предположил Андрей. В лице женщины угадывались многие знакомые ему черты, но все облачение: повойник, сарафан, из-под которого проглядывала нижняя рубаха и пачка юбок, тяжелые золотые серьги и перстни с крупными изумрудами и рубинами — делали ее совершенно неузнаваемой.

— Да, чадо мое, — улыбнулась женщина. — Одевайся. Вижу, молитвы мои пошли на пользу. Лихоманка ушла. Откушаешь, ветром свежим подышишь, ввечеру баньку стопим, пропаришься. Не останется ни следа от твоей горячки. Пахом, помоги ему.

— Помогу, помогу, матушка. А ты чего же не опоясался, барчук? Не дай Бог, опять бесы какие прилипнут, чур меня, чур… — Дядька торопливо перекрестился, после чего подобрал в ногах кровати тонкий пеньковый шнурок и протянул Звереву.

Андрей принял веревку, покрутил перед собой, раздумывая, на какое место его нужно намотать.

— Прям как дитя малое! — Бородач отобрал шнурок, решительно обвязал паренька на поясе поверх рубашки, снял с сундука белые полотняные штаны, протянул.

Зверев надел их, отпустил — портки поползли вниз. Пахом хмыкнул, поддернул на место, вытянул из пояса копчики матерчатой тесьмы, завязал, встал на колени и соорудил «бантики» из завязок на щиколотках, плотно притянув штанины к ноге. — Шаровары-то сам надеть сможешь, али тоже подвязать?

Зверев взялся за штаны из плотной шерстяной ткани, натянул, завязал бантик на поясе — внизу «хвостиков» не было. Закрутил головой в поисках носков. Как бы не так! Вместо них заботливый дядька протянул байковые портянки:

— Давай, барчук, наматывай. Бо холодно нынче на улице.

Андрей задумчиво уставился на полоски ткани, и Белый, тяжко вздохнув, принялся их накручивать:

— Ты хоть ногой к полу угол прижми, барчук! Неудобно же!

Последней была надета темно-синяя суконная жилетка почти до колен, расшитая спереди и на спине рисунками в виде треугольников, с несколькими квадратными бархатными заплатами, украшенными бисерными тюльпанами, с пуговицами в виде палочек из сладко пахнущего сандалового дерева и тонкой меховой оторочкой спереди и вокруг ворота — вместо привычного Звереву воротника. Одеяние это Пахом несколько раз назвал ферязью, и спорить с ним Андрей, естественно, не стал.

— Управились, — застегнув последнюю пуговицу, облегченно вздохнул дядька. — Ну, айда в трапезную, голоден ты, мыслю, ако зверь дикий. Девять ден не жрамши! Варя тут пока приберет. Али прилечь опосля хочешь?

— Зря, что ли, одевался так долго? — усмехнулся Андрей. — Нет, не лягу. Осмотреться хочу.

Он остановился у двери, постучал ногой по крайней доске. Из нее выходили два шипа, вверху и внизу, которые попадали в отверстия соответственно на полу и потолке. Вдоль косяка шла кожаная полоска — наверное, чтобы не дуло. Это была первая дверь без петель, которую Зверев видел в своей жизни. Забавно, что наркотический сон способен предусмотреть подобную мелочь. Сны, вообще-то, обычно ограничиваются перебиранием того, что есть в памяти, и никогда не показывают ничего нового и неведомого. А тут — нате вам! Дверь без петель, на поблескивающих салом подпятниках.

— Идем, барчук. Матушка, небось, заждалась.

— Да, идем, — кивнул Андрей, притворяя дверь за деревянную ручку.

В широкой горнице, на угол которой выходила лестница, ничего странного не обнаружилось, если не считать бревенчатого потолка, затянутых чем-то, похожим на пергамент, окон и сплетенных из тряпочных обрезков половиков. Лестница со скрипучими ступеньками тоже мало отличалась от тех, по которым Звереву приходилось бегать в реальности. Ну, деревянная, а не каменная, как в школе или дома — что с того?

Зато трапезная поразила его изрядно. Помещение было размером с половину баскетбольной площадки, потолок подпирали четыре стоящих ровным рядком, резных деревянных столба. Укрытые скатертями столы разворачивались ко входу основанием буквы «П» и могли вместить, наверное, с сотню гостей — и то если не тесниться. Вдоль столов тянулись укрытые толстыми пушистыми коврами скамьи, но во главе стола возвышалось кресло — разумеется, резное, темно-темно-красное, с высокой спинкой, обитой чуть более светлым бархатом, и широкими подлокотниками, на каждом из которых легко разместился бы обед из школьной столовой: две тарелки с супом и вторым, компот и два кусочка хлеба. Еще для ложки, вилки и тарелки с пирожком место бы осталось.

Пирожки, кстати, имелись в наличии: низкое блюдо с десятком румяных пирожков, деревянный ковш, над которым струился белый парок, и массивные бутерброды ждали его на углу стола, справа от кресла. Андрей ощутил, как у него и вправду засосало под ложечкой, быстрым шагом прошел к угощению, перебросил ноги через скамью, сел.