Зеркало теней - [8]

1904

ПО ТОРЖИЩАМ

По торжищам влача тяжелый крест поэта.

Я. Полонский

РОМАНС

Ты приходил ко мне, холодный,

С жемчужным инеем в усах.

В вечерний час, со смертью сходный,

Твой лоб, твои глаза и щеки

Я грела в маленьких руках.

О, как мы были одиноки,

Вдвоем, и в мире и в мечтах!

Ты приходил ко мне, весенний,

Обвеян запахом листвы.

И в час, когда прозрачны тени,

Я целовала абрис милый

Твоей склоненной головы,

А древняя луна скользила

По кругу древней синевы.

Ты приходил ко мне, усталый

От зноя, в пыльный летний день.

Твой рот, страдальческий и алый,

Я целовала, берегла я

Твою тоскующую лень.

Пока, все думы погашая,

Не проникала в окна тень.

Настала осень; дождь протяжный

Шумит в ленивой тишине,

А ты, весь радостный, весь влажный,

Осенних астр цветную связку

Несешь кому-то, но не мне…

И вечер грустно шепчет сказку

О невозвратном, о весне…

<1910>

ПОРТРЕТ

Ей лет четырнадцать; ее глаза

Как на сережке пара спелых вишен;

Она тонка, легка, как стрекоза;

И в голосе ее трав шелест слышен.

Она всегда беспечна, и на всех

Глядит прищурясь, скупо, как в просонках.

Но как, порой, ее коварен смех!..

Иль то — Цирцея, спящая в пеленках?

Она одета просто, и едва

Терпимы ей простые украшенья.

Но ей бы шли шелка, и кружева,

И золото, и пышные каменья!

Она еще ни разу алых губ

В любовном поцелуе не сближала,—

Но взгляд ее, порой, так странно-груб…

Иль поцелуя было бы ей мало?

Мне жаль того, кто, ей вручив кольцо,

В обмен получит право первой ночи.

Свой смех она ему швырнет в лицо,

Иль что-то совершит еще жесточе!

1910

НА ГОРЯЧЕМ ПЕСКЕ

На горячем песке, пред ленивым прибоем,

Ты легла; ты одна; ты обласкана зноем.

Над тобой небеса от лучей побледнели.

Тихо миги проходят без цели, без цели.

За тобой на откосе спокойные сосны.

Были осени, зимы, и вёсны, и вёсны…

Море мирно подходит с ленивым прибоем.

Этим морем, мгновеньем, покоем и зноем

Хорошо упиваться без дум, без загадок.

Час дремотный на взморье так сладок, так сладок.

Быть как волны, как солнце, как миги, как вёсны…

Полдень жжет, море вкрадчиво, пламенны сосны,

Небеса в высоте от лучей побледнели…

Жизнь неслышно проходит, без цели, без цели…

Декабрь 1909 — январь 1910

ДОЖДЬ В ГОРОДЕ

Дождь окрасил цветом бурым

Камни старой мостовой.

Город хмур под небом хмурым,

Даль — за серой пеленой.

Как в стекле, в асфальте влажном

Стены, облака и я.

Чу! бежит, с журчаньем важным,

Пенно-желтая струя.

Глухо пусты тротуары,

Каждый дом и нем и глух…

Дождь над миром деет чары,

Дождь заклятья шепчет вслух.

Как черны верхи пролеток,

Лакированных дождем!

— Промелькнули двух кокоток

Шляпы под одним зонтом.

<1912>

ПРОЩАНИЕ

(На пристани пустынной бледный мальчик

Глядит, как гаснет огненный закат…)

— Плыви, наш пароход! свой тонкий пальчик

Я положила на канат.

(Тень меж теней, по гладким глыбам мола

Бродить он будет, молча, до зари.)

— Моя душа! печальная виола!

Плачь и о прошлом говори!

(Он вспомнит, вспомнит, как над морем буйным

Сидели двое, ночью, на скале!)

— Я прикоснусь обрядом поцелуйным,

Как он, к своей руке во мгле.

(Проглянет утро. Пламенный румянец

Небес — коснется чьих-то бледных щек…)

— Пляшите, волны, свой безумный танец!

Наш путь невесел и далек.

<1911?>

У КОЛОННЫ

Среди детей, на мраморной ступени,

Она сидела, голову склоня.

Ложились на седые косы тени,

Дрожал на пальцах алый отблеск дня.

Он тихо подошел, стал у колонны,

И робким голосом промолвил: «Мать!»

Не покачнулся лик ее склоненный,

Лишь губы что-то начали шептать.

Он, наклонясь, сказал ей: «Неужели

Ты сына не узнала? это — он!»

Ее как будто щеки побледнели,

И шепот расслыхал я: «Тот же сон,

Желанный сон. Мой милый, мой далекий!

Будь, будь со мной, хотя бы лишь во сне!»

И дальше в ночь пошел он, одинокий,

А гор вершины были все в огне.

6 ноября 1909

УЛИЦА

Окна зеркальные,

Крики нахальные

Ярких плакатов.

Улица движется,

Пестрое нижется

Лиц ожерелье…

Скорбь и веселье

В праздничной смене…

Много закатов,

Пышно и ало,

В стеклах сияло,

Разные тени

Спали покорно

В нишах строений.

Сколько столетий

Старцы и дети

Здесь же, все здесь же

Будут томиться,

Плакать, молиться…

Люди упорно

Ищут хоть малой

Искорки блага…

Пышно и ало

Стекла зардели;.

Звездочка брезжит;

Сумерки бродят…

Где-то запели:

С шумом проходит

Пьяная ватага.

<1912>

В ИГОРНОМ ДОМЕ

Как Цезарь жителям Алезии

К полям все выходы закрыл,

Так Дух Забот от стран поэзии

Всех, в век железный, отградил.

Нет, не найти им в буйстве чувственном,

В вине и страсти, где врата.

И только здесь, в огне искусственном,

Жива бессмертная Мечта!

Опять сердца изнеможенные

Восторг волненья узнают,

Когда в свои объятья сонные

Вбирает их Великий Спрут.

Незримыми, святыми цитрами

Заворожая души их,

Обводит он главами хитрыми

Десятки пленников своих.

И те, мгновеньем зачарованы,

Лелеемы заветным сном,

Не знают, что давно окованы

Своим недремлющим врагом.

Белеют шторы. Призрак утренний

Глядится жалобно в окно.

Но все объяты негой внутренней

Мечты, утраченной давно!

<1912>

В ЦЕРКВИ

Оплетены колонки

Лозою виноградной,

И ладана дым тонкий

Висит, дрожит усладно.

Поют: «Мы херувимов

Изображаем тайно…»

Сквозь сеть прозрачных дымов

Все так необычайно.

Апостольские лики

Взирают с царских врат,

И, как языческие Нике,

Златые ангелы парят.

Священник вышел снова,

Одет в парчу и злато.

Всё прелестью земного

Насыщено, объято.