Зеркало теней - [10]

Я счастлив был, что из своих признаний

Тебе сплету венок.

Не знаю, жить мне много или мало,

Иду я к свету иль во мрак ночной,—

Душа тебе быть верной не устала,

Тебе, тебе одной!

27 ноября 1911

РОДНОЙ ЯЗЫК

Мой верный друг! мой враг коварный!

Мой царь! мой раб! родной язык!

Мои стихи — как дым алтарный!

Как вызов яростный — мой крик!

Ты дал мечте безумной крылья,

Мечту ты путами обвил,

Меня спасал в часы бессилья

И сокрушал избытком сил.

Как часто в тайне звуков странных

И в потаенном смысле слов

Я обретал напев — нежданных,

Овладевавших мной стихов!

Но часто, радостью измучен

Иль тихой упоен тоской,

Я тщетно ждал, чтоб был созвучен

С душой дрожащей — отзвук твой!

Ты ждешь, подобен великану.

Я пред тобой склонен лицом.

И всё ж бороться не устану

Я, как Израиль с божеством!

Нет грани моему упорству.

Ты — в вечности, я — в кратких днях,

Но всё ж, как магу, мне покорствуй,

Иль обрати безумца в прах!

Твои богатства, по наследству,

Я, дерзкий, требую себе.

Призыв бросаю, — ты ответствуй,

Иду, — ты будь готов к борьбе!

Но, побежден иль победитель,

Равно паду я пред тобой:

Ты — Мститель мой, ты — мой Спаситель,

Твой мир — навек моя обитель,

Твой голос — небо надо мной!

31 декабря 1911

ОТВЕТ

Растут дома; гудят автомобили;

Фабричный дым висит на всех кустах;

Аэропланы крылья расстелили

В облаках.

Но прежней страстью, давней и знакомой,

Дрожат людские бедные сердца,—

Любовной, сожигающей истомой

Без конца…

Как прежде, страшен свет дневной Дидоне,

И с уст ее все та же рвется речь;

Все так же должен, в скорбный час, Антоний

Пасть на меч.

Так не кляните нас, что мы упрямо

Лелеем песни всех былых времен,

Что нами стон Катулла: «Odi et amo»[6] —

Повторен!

Под томным взором балерин Дегаза,

При свете электрической дуги

Все так же сходятся четыре глаза,

Как враги.

И в час, когда лобзанья ядовиты

И два объятья — словно круг судьбы,—

Все той же беспощадной Афродиты

Мы — рабы!

30 — 31 декабря 1911

ПРЕДЧУВСТВИЕ

Во мгле, под шумный гул метели,

Найду ль в горах свой путь, — иль вдруг,

Скользнув, паду на дно ущелий?

Со мной венок из иммортелей,

Со мной мой посох, верный друг,

Во мгле, под шумный гул метели.

Ужель неправду норны пели?

Ужель, пройдя и дол и луг,

Скользнув, паду на дно ущелий?

Чу! на скале, у старой ели,

Хохочет грозно горный дух,

Во мгле, под шумный гул метели!

Ужель в тот час, как на свирели

В долине запоет пастух,

Скользнув, паду на дно ущелий?

Взор меркнет… руки онемели…

Я выроню венок, — и вдруг,

Во мгле, под шумный гул метели,

Скользнув, паду на дно ущелий.

1911

ВЛАСТИТЕЛЬНЫЕ ТЕНИ

Зову властительные тени.

А. Фет

ЕГИПЕТСКИЙ РАБ

Я жалкий раб царя. С восхода до заката,

Среди других рабов, свершаю тяжкий труд,

И хлеба кус гнилой — единственная плата

За слезы и за пот, за тысячи минут.

Когда порой душа отчаяньем объята,

Над сгорбленной спиной свистит жестокий кнут,

И каждый новый день товарища иль брата

В могилу общую крюками волокут.

Я жалкий раб царя, и жребий мой безвестен;

Как утренняя тень, исчезну без следа,

Меня с лица земли века сотрут, как плесень;

Но не исчезнет след упорного труда,

И вечность простоит, близ озера Мерида,

Гробница царская, святая пирамида.

7—20 октября 1911

МОИСЕЙ

Пророк, чей грозный нимб ваятель

Рогами поднял над челом,

Вождь, полубог, законодатель,—

Всё страшно в облике твоем!

Твоя судьба — чудес сплетенье,

Душа — противоречий клуб.

Ты щедро расточал веленья,

Ты был в признаньях тайных скуп.

Жрецами вражьими воспитан,

Последней тайны приобщен,

И мудростью веков напитан,—

Ты смел смотреть во глубь времен.

Беглец гонимый, сын рабыни,

Чужих, безвестных стад пастух,

Ты с богом говорил в пустыне,

Как сын с отцом, как с духом дух.

Ты замысл, гордо-необычный,

Как новый мир, таил в себе,

И ты, пришлец, косноязычный,

Царю пророчил о судьбе.

Пастух, — ты требовал народа,

Раб, — совершал ты чудеса.

Тебе содействуя, природа

Тьмой облекала небеса.

Вчера преступник, нынче принят

Как вождь, ты был гордыни полн:

Ты знал, что жезл взнесешь, и сгинет

Погоня меж взметенных волн.

Но что ж, несытый, ты замыслил?

Тысячелетий длинный строй

Ты взмерил, взвесил и исчислил,

Как свой удел, как жребий свой.

Народ пастуший и бездомный,

Толпу, бродящую в песках,

На подвиг страшный и огромный

Ты дерзостно обрек в веках.

Сказал: «Ты сломишь все препоны!

Весь этот мир, он — мой, он — наш!

Я дам тебе мои законы,—

Ты их вселенной передашь!

Что может мира жалкий житель?

И что могу — я, человек?

Ты будь моей мечты хранитель.

Теперь, потом, в веках, вовек!»

Назначив цель, ты, год за годом,

Водил в пустыне племена,

Боролся со своим народом,

Крепил умы и рамена;

Великий, строгий, непонятный,

Учил мятущихся детей,

Готовил их на подвиг ратный,

Воспитывал ловцов людей.

И день настал. В дали туманной,

Ты, с Нево, взорами обвел

Далекий край обетованный,

Поник челом и отошел.

Твой лик, спокойно-помертвелый,

Взирал на ближний Галаад,

Но знал ты, что во все пределы

Твои глаголы долетят.

Какие б племена ни встали,

Какие б ни пришли века,

Им всем вручит твои скрижали

Твоих наместников рука!

Как древле, грозный и безмерный,

Над буйным миром ты стоишь,

И свой народ, поныне верный,

Ведешь державно и хранишь.

Декабрь 1911

КЛИТЕМНЕСТРА

Сестра — царит в надменной Трое,

Сестре — немолчный гимн времен,

И славный будет славен вдвое,