Зеркало сновидений - [7]

— Я не знаю, что делать с Арсением, — признался Базиль. — Он меня беспокоит.

— Карты или женщины? — осведомился Ломов, наперед зная, каков будет ответ.

— Ни то ни другое. — Базиль поморщился. — Давай я расскажу тебе, почему он сейчас не в полку. Формально ему дали отпуск по состоянию здоровья, но на самом деле он здесь, потому что дал пощечину другому поручику.

— За что?

— За то, что тому не нравятся стихи Пушкина.

Ломову оставалось только вытаращить глаза, что он и сделал.

— Дело едва не кончилось дуэлью, пришлось вмешаться полковому командиру, чтобы все уладить, но ведь это не единственный случай.

— А что, были и другие? — желчно осведомился Сергей Васильевич.

— Да, но до дуэли дело не доходило.

— И тоже из-за стихов Пушкина?

— Не только. С кем-то из товарищей он разошелся во взглядах на музыку, например.

— Зачем ты в таком случае отправил его в армию? Прости меня, но Пушкин, любовь к музыке и прочее — это не совсем то, что нужно офицеру. Точнее, совсем не то.

Базиль нахмурился, и Ломов понял, что затронул тему, на которую его собеседник не был готов говорить.

— Ты, может быть, не знаешь, но его дед с материнской стороны был генералом, — пробормотал Базиль. — И потом…

Он замолчал. Тем временем Лиза вернулась к роялю, а Ларион перестал играть и отошел к окну. Лиза запела. У нее был нежный, чистый голос, чрезвычайно приятный для слуха; и сама она казалась приятной, нежной и чистой. Неожиданно Ломов поймал себя на мысли, что, в общем и целом, он вовсе не жалеет о том, что находится здесь.

— У нас с Варей был сын, — проговорил наконец Базиль тусклым голосом. — Мы думали, что Арсений пойдет по стопам деда, а Митенька станет чиновником, как я. Но в начале года он умер. Лучшие врачи… они не смогли ему помочь.

Он обмяк в кресле и прикрыл глаза рукой. Машенька взяла финальный аккорд, который утонул в громе аплодисментов. Ларион, сверкая стеклами очков, кричал: «Браво!» и хлопал громче всех.

— А как твоя жена относится к Арсению? — Ломов решил поставить вопрос ребром.

Базиль опустил руку, которой прикрывал глаза. Сергей Васильевич не мог проникнуть в мысли своего собеседника, но был совершенно уверен, что тот попытается солгать — или как минимум увильнуть от ответа.

— Не думаю, что это имеет какое-то значение, — промолвил Истрин с явным неудовольствием. — Тем более что Варя всегда обращалась с ним хорошо.

— То есть она заменила ему родную мать, — как бы между прочим ввернул Ломов. Базиль метнул на собеседника хмурый взгляд, но Сергей Васильевич, казалось, говорил без всякой задней мысли.

— Боюсь, что замены не получилось, — в порыве откровенности признался хозяин дома, — и вряд ли по вине Вари. Когда мы поженились, она сказала Арсению, что он должен называть ее мамой, на что он отрезал: «Нет! Моя мама на небе». Думаю, ему няньки внушили эту мысль — так-то он был покладистым ребенком. Словом, началось все с пустяков, а дальше покатилось как снежный ком. Он отказывался ей подчиняться, она жаловалась мне на него, и так далее. С годами его отношения с Варей не улучшились, при том, что к брату и сестре он всегда был очень привязан. Когда Митенька умер… — Базиль замялся, — ты ведь никому не расскажешь?

— Ты же меня знаешь, — усмехнулся Ломов. — Я не болтлив.

— Варя была в ужасном горе. — Базиль помрачнел. — Только так я и могу это объяснить. Я услышал, как она говорила с Арсением. Она не знала, что я случайно оказался за дверью…

И почему люди тратят столько слов для объяснения простейшей ситуации, тысячи раз обыгранной в литературе и миллионы, если не миллиарды раз случавшейся в реальной жизни? Подумаешь, эка невидаль — шел мимо и узнал нечто, не предназначенное для его ушей…

— И что же сказала твоя жена? — спросил Ломов вслух.

— Я же говорю, она была не в себе. Она заявила Арсению, что он чужой, что ему нечего делать в этом доме и что лучше бы он убирался в свой полк. Когда я вошел, она как раз говорила ему, что предпочла бы увидеть в гробу его, а не Митеньку.

— Возможно, я отстал от жизни, — заметил Сергей Васильевич бесстрастно, потирая усы, — но почему-то ее слова не кажутся мне проявлением родственной любви.

Его язвительное замечание составляло такой контраст с простецким видом самого Ломова, что Базиль воззрился на бывшего друга детства с изумлением.

— Послушай, моя жена была неправа, но надо войти в ее положение…

— Нет, — отрезал Сергей Васильевич, — не надо. Хотел бы я знать, сколько раз до того она говорила пасынку, что он чужой и что ему лучше куда-нибудь убраться, — разумеется, тогда, когда ты не мог ее слышать. — Он прищурился. — Скажи-ка мне вот что: почему ты не попытался устроить своего сына получше? У тебя же есть связи…

— Да, но, во-первых, не все так просто…

— А во-вторых? Полагаю, твоя половина была против того, чтобы ты помогал Арсению?

— Варя вовсе не была против, — промолвил Базиль с некоторым раздражением. — Она только выразилась в том смысле, мол, на что это похоже… Арсений уже взрослый человек, сколько я буду ему протежировать?

— И ты отступил, — усмехнулся Ломов.

— Да нет же! Позже я поговорил с Арсением с глазу на глаз. Я сказал, что, если он не хочет служить в Виленском полку, мои друзья смогут выхлопотать для него хорошее место, поближе к столице. Но он отказался наотрез: мол, он сам хочет пробивать себе дорогу.