Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - [67]

Жак смотрел на собственное отражение и не видел, как рука в перчатке схватила его за шиворот и погрузила лицо в серебряный яд.

ГЛАВА 37 РОДЫ ВЕСНЫ

Не первый раз госпиталь Риунити принимал роженицу в карнавальном костюме. В конце концов, это Венеция. Ничего удивительного. И все же вокруг собралась значительная толпа. Даже самых черствых акушеров тронуло это зрелище: сама Примавера, корчась от боли, освобождалась от бремени. Платье с рисунком из зеленых ветвей промокло от отошедших вод и прилипло к ногам.

В родильной палате быстро приняли решение. Синьорина долго добиралась сюда. Ее никто не сопровождал. Несмотря на то что это ее первый ребенок, роды продвинулись далеко. Делать эпидуральную анестезию уже поздно. Сестры пытались облегчить ее страдания. Несмотря на боль, Леонора понимала, что она одна, в том же госпитале, где родилась сама, и сейчас она рожает. Каждые две минуты живот и спину схватывало железными клещами, и она звала Алессандро. Ее пугала история профессора Падовани о матери другой Леоноры.

Анджелина деи Бесковы умерла родами… умерла родами.

Она испытывала те же муки, что и давно умершая красавица. Презрев столетия, боль сделала их сестрами. Наконец Леонора потеряла сознание, и сестры поблагодарили Иисуса за короткую передышку: они знали, им предстоит долгая ночь. Акушер, человек с многолетним опытом, заметил, что даже в бессознательном состоянии Примавера хватается за шею, словно ищет медальон, которого уже не было.

ГЛАВА 38 ТАЙНЫЙ СОГЛЯДАТАЙ

Когда Коррадино Манин в последний раз смотрел на огни Сан-Марко, Венеция со стороны лагуны казалась ему золотым созвездием на фоне бархатных темно-синих сумерек. Сколько окон, расцветивших город, словно россыпь драгоценных камней, должно быть, создано его руками? Сейчас они стали путеводными звездами, указующими на конец его последнего в жизни путешествия. И вот они вели Манина домой.

Когда лодка причалила к пристани Сан-Заккариа, Коррадино впервые подумал не о том, как сам сделал бы эти витражи из пузырчатого стекла, вплавляя чешуйки золота и раскаленный лазурит, а о том, что никогда больше не видать ему любимой церкви. Он стоял твердо, как фигура на носу корабля, и смотрел налево, на Санта-Мария-делла-Салюте, стараясь разглядеть ее белый купол, выделяющийся из темноты своей новизной. Фундамент церкви заложили в 1631 году, в год его рождения, в благодарность Деве Марии, спасшей город от чумы. Коррадино рос и взрослел вместе с возводившимся зданием. Теперь строительство завершено — в 1681-м, в год его смерти. Он ни разу не видел церковь в полном великолепии при дневном свете, а теперь уже и не увидит. Перевозчик на Большом канале траурным голосом зазывал пассажиров на трагетто. Его черная лодка напоминала похоронную гондолу. Коррадино невольно вздрогнул.

Он подумал, не сорвать ли с лица белую бауту в тот торжественный миг, когда его нога ступит на берег, — как поэтический символ возвращения в Серениссиму.

Нет, я должен успеть еще кое-что, прежде чем меня найдут.

Он плотнее запахнул плащ, защищаясь от ночного тумана, и пошел через пьяцетту, пряча лицо за баутой и треуголкой. В плаще табарро, в черном с головы до пят, за исключением белой маски, он должен был остаться неузнанным и выиграть немного времени, в котором так нуждался. Глухая маска, похожая по форме на лопату могильщика, с коротким носом и вытянутым подбородком, зловеще исказит его голос, случись ему заговорить. Неудивительно, подумал он, что маска получила имя от «баубау», «злого зверя», которым родители пугают непослушных детей.

По суеверной привычке Коррадино быстро проскочил между колоннами Святого Марка и Святого Теодора. Одинаковые белые столбы, венчавшиеся фигурами святого и химеры, терялись в густой черноте. Задерживаться здесь — плохая примета, ведь между колоннами казнили преступников, вешали или живыми закапывали в землю. Коррадино перекрестился, поймал себя на этом жесте, улыбнулся: хуже ему уже не станет, и все-таки ускорил шаг.

Впрочем, одно несчастье еще может случиться: если мне помешают закончить последнее дело.

Выйдя на площадь Святого Марка, Коррадино отметил, что все знакомое и любимое с детства выглядит теперь зловещим и опасным. В ярком свете луны тень Кампанилы черным ножом рассекала площадь. Голуби, словно призраки, летели прямо в лицо. Площадь окружали темные ряды арок — кто скрывается в их тени? Массивные двери базилики были распахнуты. В золотом брюхе церкви Коррадино увидел зажженные свечи и чуть приободрился: как-никак, островок света в пугающем мраке.

Может, еще не поздно войти в дом Господа, положиться на милость священников и попросить убежища?

Но те, кто искал его, тоже платили за убранную драгоценными камнями усыпальницу с мощами венецианского святого, за бесценные мозаики, сверкающие под свечами. Для Коррадино там нет убежища. Нет и прощения.

Он торопливо прошел мимо базилики, нырнул в арку часовой башни Торре дель Оролоджио и позволил себе бросить взгляд на циферблат огромных часов. Сегодня причудливые звери зодиакального круга двигались, казалось, особенно торжественно. Танец смерти. Коррадино больше не мучил себя прощальными взглядами — смотрел под ноги. Но даже это не принесло ему облегчения, он мог думать только о тессерах. Он мысленно сплавлял стеклянные пластинки всех форм и оттенков и выдувал восхитительный сосуд, нежный и разноцветный, словно крыло бабочки.