Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - [34]
Но нет, даже четырехсотлетнее сердце, которое я ношу, расплавится, стоит положить его в огонь.
И он пришел в ее законченный дом. В ту же субботу, вечером, из задумчивости ее вывел незнакомый звук. Она догадалась, что это дверной звонок, открыла дверь и увидела Алессандро. Он с улыбкой подал ей разрешение на работу, разрешение на проживание и бутылку вальполичеллы. Он ни словом не обмолвился о причине своего долгого отсутствия, а сразу перешел к делу:
— Не поужинать ли нам? Я знаю, где тебе понравится.
От потрясения Леонора еле дышала. Она порадовалась, что, по крайней мере, одета прилично, в белое вязаное платье, и решила так сразу не сдаваться.
— У очередного кузена или кузины? — поинтересовалась она, вскинув бровь.
— Ты угадала, — рассмеялся он.
Леонора осторожно взглянула на него. Он помахал бланками разрешений, словно белым флагом.
Они шли по узкому проулку к траттории. Их руки соприкасались, и, прежде чем Леонора привыкла и расслабилась, он вдруг крепко обхватил ее ладонь теплыми пальцами. С детства, когда ее брали за руку — сначала мать, а потом Стивен, — Леонора чувствовала себя неловко и старалась осторожно высвободить руку. Сейчас впервые она позволила этому почти незнакомому человеку держать себя за руку и не испытывала стеснения. Она отняла ее, только когда они вошли в тратторию и стали протискиваться между посетителями.
Владелец поприветствовал Алессандро как давно потерянного любимого брата.
— Николо, мой кузен, — тихонько представил его Алессандро.
Леонора ощутила на щеках поцелуи — не воздушные, как принято у англичан, безобидные и неинтересные, а самые настоящие. Николо был примерно одного возраста с Алессандро, но вдвое шире. Он подвел их к лучшему столику с видом на тускло освещенную пьяццу Сан-Барнаба. В этот момент показалась полная луна.
«Как ярок лунный свет… В такую ночь…»[57]Нет, я не должна забегать вперед. Пусть все идет своим чередом.
Они уселись за стол, застеленный скатертью в красную клетку. Николо появился с двумя меню, двумя бокалами и бутылкой вина. Он поставил бутылку перед Алессандро, подмигнул, хлопнул по плечу и удалился.
Леонора открыла меню, и ей вдруг стало неловко. Прежде они так непринужденно болтали, что повисшее молчание обеспокоило ее. Она вглядывалась в итальянские слова, стараясь успокоиться. Наконец нашла два знакомых.
— Минестроне и лазанью.
— Нет, — покачал головой Алессандро.
— Что?! — возмутилась Леонора.
— Такую ерунду едят только туристы. Ты здесь живешь. Тебе нужно заказать вот это.
Он так быстро перечислил на венето названия блюд, что даже ее натренированный слух не разобрал их.
— Полента с телячьей печенкой и ризотто д'оро, — повторил он. — И то и другое очень вкусно. Это венецианские блюда. Тебе понравится ризотто, оно готовится с шафраном. Это блюдо для gran signori.[58] — И спросил шепотом, словно задавая интимный медицинский вопрос: — Ты не вегетарианка?
Леонора замотала головой.
— Слава богу. Все англичане вегетарианцы. Николо!
Кузен Алессандро вырос словно из-под земли и принял заказ, прежде чем Леонора успела возразить. Она откинулась на спинку стула и, чтобы убить время, принялась жевать хлебную палочку. Обычно она злилась, когда Стивен не считался с ее выбором: он был уверен, что, в отличие от нее, прекрасно разбирается в кулинарии. Почему же сейчас она не рассердилась?
Потому, дурочка, что с Венецией тебя знакомит венецианец. Тебя угощают как свою, ты ведь этого хотела.
— Знаешь, — сказал Алессандро, словно прочитав ее мысли, — говорят, хлебные палочки произошли от галет, которыми питались моряки на венецианских кораблях. Эти галеты, считай, положили начало нашей торговой империи. Рецепт передавался из уст в уста до конца восемнадцатого века, пока окончательно не был утерян. Но в тысяча восемьсот двадцать первом году кто-то обнаружил целый склад палочек на венецианском аванпосте на Крите, и рецепт восстановили.
Леонора улыбнулась и взяла еще одну хлебную палочку.
— Странно думать, что мои предки жевали точно такие же палочки, ощущали тот же вкус и они так же крошились у них во рту. Одно время у Манинов была целая флотилия. А мой… отец… работал на вапоретто. Так что море у нас в крови.
— Оно здесь у всех в крови. Твой отец… жив?
— Нет. Умер, когда я была маленькой. Мать забрала меня в Англию. Так что, хотя родилась я здесь, можешь считать меня англичанкой. Я действительно англичанка.
— Нет, ты венецианка, — возразил Алессандро. — А других родственников у тебя здесь нет?
— Мама говорит, что мои итальянские дед с бабушкой умерли. Кажется, отец был их единственным ребенком.
Леонора хотела уже сказать о Коррадино, но что-то ее остановило. Она чувствовала с ним родственную связь, но не знала, как адекватно объяснить то, что в первую очередь ее интересует давно умерший стеклодув, а не собственный отец, не человек, разбивший сердце ее матери.
