Зеркало любви - [26]

– Извольте. – Лович побледнел и зло глянул на князя. – Нынче же, полагаю?

– Теперь. Только выйдем за двор храма.

– Но как же без секундантов?

– За секундантами дело не станет, – ответил Глебов на эти слова Алексея.

– Я предлагаю свои услуги вам, Никита Александрович, – сказал Дмитрий Глебов. – Один из приятелей Ловича, думаю, послужит ему.

– Без труда, – ответил тут же один из офицеров.

– Итак, дело решилось! – подвел черту Глебов.

– Извольте, – преспокойно сказал Лович. – Как пожелаете.

– Нет, нет! – крикнула Маша. – Да что вы задумали?

– Аким, возьми-ка барышню да отведи в сани, – приказал слуге Глебов.

– Я не пойду! – воскликнула девушка. Все посмотрели на нее. Лович с жалостью и презрением, как и его приятели-офицеры, брат с сожалением, отец с гневом, а Мещеряков… В его взгляде был гнев, было бешенство и нетерпение. Он держал себя в руках ради храма Божьего да ради Михаила Федоровича. Не будь этих обстоятельств, он бы сцепился с Ловичем немедленно!

– В сани, – гневно молвил отец.

Маша заплакала, но повиновалась. Аким, которому дал приказание барин, молча проводил ее до саней и усадил в них. Маша видела, как все вышли из дверей церкви, как прошли за ворота и тут…

Тут Лович выхватил шпагу и, развернувшись, напал на князя. Но застать противника врасплох ему не удалось. Злой и настороженный, тот держал уже оружие в руках. Завязалась короткая схватка, которая в пять минут завершилась падением Ловича на снег. Тот упал замертво и не шевелился. Офицеры стояли молча, Глебов склонился к Ловичу, желая проверить, жив ли тот. А Никита просто стоял рядом с поверженным врагом, пристально глядя на распростертое у его ног тело.

– Подлец, – сказал Дмитрий. – Он хотел напасть внезапно, как разбойник.

– Он и есть разбойник, – произнес ему в тон Глебов. – Вам, господа, следует отвезти его в полк. Может, он еще оправится.

Но Маша ничего этого не слышала. Она лишь видела, как Никита Александрович пронзил Алексея насквозь, как тот мгновенно упал, а князь смотрел на него с такой ненавистью!

– Умер… Убит… – шепнула она. – Убит…

И повалилась без чувств.

– Барин, барин! Барышня Марья Михайловна сомлели! – крикнул испуганный Аким.

Все и забыли, что Маша стала свидетельницей дуэли. Зрелище, для женских глаз не назначенное, оно могло жестоко навредить девушке.

Глебов кинулся к дочери, кляня Ловича на все корки, а Никита даже не осмелился приблизиться к саням. Она упала в обморок от зрелища его жестокости. И оттого, что увидела Ловича, которого считала женихом, раненым!

Дмитрий, который последовал за отцом к саням, вернулся к Никите и сказал:

– Надо немедля ехать домой. Как бы Маша не заболела. Батюшка велел передать вам… – Дмитрий с неловкостию смотрел на Никиту. – Ежели вы пожелаете, то можете в ближайшее время нанести нам визит. Ежели нет, то… Вы вольны слово свое взять назад, – твердо прибавил он. – После того, что произошло…

– Дмитрий Михайлович, – прервал его Никита. – Я буду у вас сразу же, как только Мария Михайловна придет в себя.

Дмитрий смущенно улыбнулся. Никита протянул ему руку и молодые люди расстались после дружеского рукопожатия.

15

Маша не заболела, не простудилась и вообще ничего дурного с ней не сделалось. Поначалу, конечно, Глебов опасался, как бы чего с ней не случилось от душевного потрясения. Но когда на другой день стало ясно, что с нею все в порядке и кроме заплаканных глаз и раскрасневшегося лица другого повреждения организму ее нанесено не было, Михаил Федорович запер дочь в комнате, посадив под домашний арест. Но перед этим он имел с Машей разговор. И весьма неприятный.

Когда девушка увидела, с каким лицом папенька заходит к ней, то испугалась. Однако сначала он расспрашивал ее о самочувствии и, только убедившись воочию, что с нею действительно все хорошо, приступил к главному.

Помолчав немного, Михаил Федорович начал:

– Мне стыдно и неловко начинать этот разговор, Мария Михайловна, но надобно, что ж тут поделаешь…

– Папенька… – прошептала Маша, опустив голову.

Слезы вновь полились из ее глаз. Глаза от рыданий у ней совсем опухли, и она даже почти не видела ничего сквозь слезы. Маша прорыдала весь остаток ночи, едва забывшись под утро, и теперь все начиналось сызнова.

– То, что ты учудила, мало что неприятно… Это просто неслыханно. Ты уронила честь не только свою, но и всего нашего семейства. Молю Бога, чтобы ничего из произошедшего не сделалось известным в округе. Никита Александрович…

Маша охнула!

– И нечего охать, милая моя! – раздраженно сказал папенька. – Удивительнейший молодой человек! Его невеста бежит с другим, а он берется устроить все так, чтобы никто ничего не узнал. Не всякий способен на подобное благородство! Иной, позволь тебе заметить, тут же бы растрезвонил или уж как-нибудь иначе дал понять, из-за чего расторг помолвку с невестой. И сделал бы верно, предупредив прочих о безнравственности девицы!

– Расторгнул помолвку? – Из всех слов именно это запечатлелось в голове у Маши.

– Другой бы и расторгнул, но князь… Впрочем, – добавил Глебов, – он объявил мне, что неволить тебя не желает. Сам он помолвку рвать не станет, но ежели ты пожелаешь… Странно… Видно, боится задеть твою честь. А ведь хуже, чем поступила ты сама, никто бы для тебя не сделал. Видно, вправду говорят, что нет у человека злее врага, нежели он сам. От супостата найдешь где укрыться, а от дури своей – где скроешься? М-да… Так вот, князь обещался сделать так, чтобы никто из свидетелей этакого несчастья не проговорился. Уж как и что он сделает, я не знаю… Но надеюсь, что все останется без последствий.