Зеркало иллюзий - [60]

А сломанная нога миссис Фигг? С нее у Гарри началась новая жизнь. Может, и сейчас все начинается? Как в детстве.

Детство и Рождество – время чудес. К чудесам Гарри было не привыкать. Начиная с севших свитеров и говорящих удавов и заканчивая тем, что творишь своими руками. И даже без палочки. Чудеса Снейпа помнились по подсмотренным воспоминаниям: полет рыжей девочки на качелях… Цветок, дышащий в девчачьей ладошке… Не больше, чем у самого Гарри.

А еще – он слышал об этом – магловские целители иногда нарочно ломали неправильно сраставшиеся кости: чтобы они соединялись заново… Как надо. Под наркозом, конечно.

Ладно, хоть о наркозе, пока они на Гриммо, можно не беспокоиться.

Где они вообще, эти двое? Не расщепились во время совместной аппарации? Вечер помнился смутно…

Оказалось, что холод, осаждавший Гарри снаружи, ничтожен перед тем, что окопался у него внутри и теперь перешел в наступление. В считанные секунды напряженное тело накрыло ознобным страхом. От внутреннего оледенения не спасали ни камины, ни пледы, и Гарри отбросил одеяло, хватаясь за мантию и носки.

Полуодетый, он высунулся за дверь. Тишина в доме стояла нежилая. Один Блэк – и тот обеспечивал куда больше шумовых эффектов.

А сегодня, если вчерашнее – не сон и не морок, Снейп должен быть тут, на Гриммо.

Но тогда почему в доме так тихо?

Гарри хлопнул дверью с присобаченным к ней рождественским венком – по коридору на лестницу укатилось гулкое эхо. Застегиваясь на ходу, он поспешил вслед за ним.

Будущий аврор Поттер прислушивался к тишине блэковского особняка настолько не по–аврорски, задерживая дыхание на каждой ступеньке, что портрет (из тех, что вместо эльфячьих голов украшали теперь лестничные пролеты), не выдержав, подсказал:

— На кухне.

Дальше Гарри прыгал через ступеньки, едва прикасаясь к обвитым гирляндами перилам. На кухне хозяин и его гость свободно могли бы убить друг друга – и никто не услышал бы…

Гость и хозяин расположились за кухонным столом друг против друга, с торцов, как и в Тупике – но размеры помещений и мебели тут были не тупиковые, и дистанция снова увеличилась.

— Проснулся? – приветствовал Блэк встрепанного крестника. – Кофе?

— Приличные маги, – заметил Снейп в гулкое кухонное пространство, – начинают утро с овсянки.

Гарри занял неизбежную позицию между ними, снял очки и потребовал себе кофе.

Немного смазанный без очков Сириус расцвел и отсалютовал ему чашкой.

Пари они заключили, что ли? Гарри, поколебавшись, добавил:

— И овсянку.

Северус, также утративший резкость черт, едва не подавился кашей.

Гарри усмехнулся и взялся за ложку, прислушиваясь к разговору.

Блэк и Снейп вели светскую беседу – как люди, которые оказались в затруднительном положениии и оба это осознавали.[8] Блэк, как подобает хозяину, проявлял заботу о госте – необходимый минимум:

— Как насчет показаться колдомедику?

Снейп возражал с непоколебимой убежденностью человека, знающего истинное положение дел:

— Нет необходимости, – и с плохо скрытым сожалением человека, не избалованного вниманием, пусть и формальным.

— Я все‑таки не специалист.

— И как ты себе это представляешь? Северус Снейп нарочно явился сами–знаете–откуда, чтобы проконсультироваться по поводу банального растяжения?

— Почему – Северус? Ты не можешь изменить имя и внешность?

— Как?

— Магически. Здесь никто не отследит твою палочку. Кстати – откуда у тебя волшебная палочка?

— От Дамблдора.

Старая директорская, та, которой он победил Гриндельвальда и к которой с тех пор больше не притрагивался.

— А у тебя? Впрочем, понятно.

Еще бы не понятно!

От кого же еще как не от Поттера! Поттер – самый вероятный источник как блэковской палочки, так и прочих блэковских благ – ибо по нему не видно, чтобы он бедствовал. Или испытывал в чем‑нибудь недостаток.

— Ты же среди магов так не ходил?

— Я использовал простейшие косметические заклятья.

— Что мешает сделать то же самое сейчас?

— Только то, что любой колдомедик сходу распознает наведенные чары.

— А наведенный грим? – вмешался расправившийся с овсянкой Гарри.

— Точно. Как насчет простейших магловских средств? Например, краски для волос? Или парика?

— Поттер. Вы сошли с ума!

— Не–а. Я сошел с ума, когда забыл об этом пять лет назад. Когда Сириус не мог выйти из этого дома. Но не теперь.

— Это очень просто, Снейп, правда!

— Вот ты и гримируйся!

— Я гримировался. Нога у тебя, а не у меня.

— Если не отстанешь, то сейчас и у тебя нога будет.

Ногу Снейп повредил накануне по собственной неосторожности. И в собственном доме, куда его завлекли обманом – с истинно гриффиндорскими благородными целями.

А еще он чуть не повредил себе мозг, объясняясь с гриффиндорцами. Пытаясь объясниться. Утешало только то, что мозги пострадали с обеих сторон. Ничем иным Снейп не мог объяснить вчерашнее Рождественское перемирие… и последовавшую за этим спальню для гостей на Гриммо, двенадцать.

Не пришлось бы только пожалеть о своей откровенности – рассчитанной, разумеется, как и его “избранные воспоминания”. Тем сильнее и неожиданней оказался эффект.

В Хижине, истекая оправдывавшей его памятью, он понимал, что, может быть, теперь перестанет быть просто врагом Поттера, но личным врагом – никогда; он достаточно поработал для этого. Но ему не могло прийти в голову, что вражду уничтожат два слова признания – в том, что взрослый человек попросту мстил мальчишке за свою не сложившуюся жизнь. Он был готов отразить выпад ненависти; с ног его сбила жалость. Только тогда он понял, как устал. Двадцать девять лет ненависти – слишком много для одного человека. Даже для него.