Зеркало души - [125]

— Да говори, я знаю, что папа не был моим биологическим отцом, — мрачно произнесла я. — И даже поняла, кто был. Тот самый венеф, которого ты не захотела убивать, — я дождалась, пока мать не кивнёт. — Точнее, не был, а есть. Бенедикт.

— Он сказал? — она растерянно перебирала складки одежды, мне было жаль её до слез.

— Нет, догадалась. Я видела вас. Примерно двадцать лет назад, — я заставила себя выпить приторно сладкий чай, заметив, как дрожат руки. — Он говорил тебе, что он Девятый?

— Да. И я знала, что орден не поймёт его связи с женщиной-инкантаром. Поэтому, как только я поняла, что беременна, сбежала, и получилось так, что вышла замуж, — мама смотрела только на меня, для ушей Сева сказанное не предназначалось, поэтому он встал и тихонько вышел. В этот момент как раз вернулся Дан, поэтому он увёл всех, чтобы дать нам возможность поговорить. — Мне всё время казалось, что он наблюдает за нами, но я до последнего надеялась, что ты родишься без даа. Я ошиблась. Ты стала Девятой.

— Хуже, мама. Я гравис, — я пристально, словно увидела впервые, рассматривала кружку, знакомую с детства. Крошечная неровность рисунка, маленький бугорок на ручке, едва заметная трещинка на дне, всё это интересовало больше, чем несчастное выражение на лице матери.

— Даниэль говорил об этом. И Север тоже гравис… Вот вы и выросли, — тихо сказала мама, а возле её губ появились горькие складочки.

— Откуда ты его знаешь? — я вновь уставилась в кружку.

— Ты уверена, что хочешь это знать? — встретив мой твёрдый взгляд, мама отвела глаза. — Север не сказал, что релы обычно привязаны к семьям вайны. А я была в их семье. И была с'эметт, телохранителем Севера, только в моём мире это означало, что я была его второй матерью. Странно, что он меня помнит, когда меня изгнали, Север был совсем маленьким.

— Так вот почему мы так похожи. Нас воспитывала одна женщина, — я не могла описать чувства, которые меня охватывали. Меня затошнило.

— Лина, если бы ты осталась в моём мире, ты была бы релом. И с'эметт сына Севера.

Повисло молчание. Я пыталась осмыслить всё сказанное, но затошнило сильнее.

— Похоже на ужасную альтернативную реальность, — я криво улыбнулась. — Я почти рада, что стала венефом, воспитывать чужого ребёнка вместо своего… — Поглубже вздохнув, я сосредоточила все мысли на другом. — Мама, ты сейчас в опасности, тебе надо бежать. И снова из-за меня…

В ту ночь больше не пролилось ни капли слез. Мама по моей просьбе улетела утром. Куда — я не знала, могла только догадываться. И что-то мне подсказывало, что на одном месте она не задержится.

* * *

— Дан! — раздражённо окрикнула я.

— А что сразу Дан? Он первый начал! — этот взрослый, двадцатилетний и вполне разумный человек оправдывался, словно ребёнок в песочнице.

— Ну хватит уже задираться, — устало приказала я. С того момента, как мама уехала, я старалась разнимать, как тарантулов в банке, Дана и Севера. Если вечером они ещё держали себя в руках, то сейчас они успевали довести до белого каления не только друг друга, но и меня.

Я сидела на полу возле холодильника, обнимая дремлющую кошку, а они уже минут двадцать выясняли, чья очередь готовить обед. Вообще, по идее, очередь была моя, поскольку я была хозяйкой, а они гостями, но Даниэль почему-то хотел, чтобы место у плиты занял Север. Мне же было приказано молчать и не вмешиваться, но когда дело доходило до повышенных тонов, я не выдерживала.

— Сев, ну хоть ты веди себя как взрослый человек!

— Не могу, мне ещё нет двадцати двух, в нашем мире я не считаюсь взрослым, — он спокойно пожимал плечами, но я видела ехидную усмешку в его глазах.

Я вздохнула и продолжила бездумно смотреть в одну точку. Рядом, на холодильнике, засыпанном магнитами из разных стран, были пришпилены три фотографии, на каждой была я. На первой я сидела у отца на плечах, пытаясь соорудить из его волос пирамидку, мне было чуть больше года, я даже помню, как тогда папа смеялся, когда я пыталась проверить, не поселился ли у него кто-нибудь в ушах. На второй фотографии мы с мамой на карусели. Её длинные, иссиня-черные волосы, совсем без седины, которая появится лишь десять лет спустя после смерти отца, в воздухе смешались с моими платиновыми кудрями, мы обе смеёмся. Здесь мне шесть лет. На последней фотографии мне четырнадцать. Это была ночь Нового года, я свернулась калачиком на краю огромного, как аэродром, дивана, обнимая новенькую, тёмно-ореховую гитару, подтянув под голову колено Евы, что спала рядов в обнимку с Василисой. Внизу фотографии виден край надувного матраса и голова, уткнувшаяся в подушку, поверх которой лежала чья-то нога. Это Олег, а нога принадлежит его младшему брату Шурке, всегда спящего в позе морской звезды. Была ещё четвертая фотография, но я знала, что мама забрала её с собой. Это была последняя фотография меня, мамы и папы.

Север неслышно опустился радом со мной на пол, почесал замурлыкавшую кошку. Дан, видимо, устал ругаться и ушёл с Марком за пиццей.

— Твоя гитара? — Сев обратил внимание на фотографии. — Можешь сыграть?

— Почему бы и нет, — меланхолично ответила я, сходила за гитарой в комнату и уселась обратно на пол, перебирая струны.