Зеркало богов - [2]

— Оттуда такая уверенность?

— Большинство дел, за которые он брался в недавнем прошлом, имеют некий отпечаток мистики: это может быть легенда вокруг объекта, определённый миф. Наше поручение стопроцентно мифично, как в старой доброй сказке: пойди туда — не знаю куда; принеси то — неизвестно что. И потом. Если он повсюду прославляет жизнь, искомый предмет уже одним своим названием не может не заинтриговать такого авантюриста, как он. Если в нём этот авантюризм не остыл.

— А поскольку вы лично берётесь уговорить его...

Начальник разведки крупной корпорации, вообще-то, не привык, чтобы его перебивали. Но женщина всё так же задумчиво — она, видимо, уже составила план и прикидывала с чего начать, — перебила его, кажется, даже не заметив:

— Он наливается спиртом и наркотиками здесь. Ходит в два клуба посмотреть на бои. Ездит на мотодром в дни так называемых смертельных гонок. Хлеба и зрелищ? А если и зрелище, то оно должно быть с мясом и кровью... Гимн жизни... Странно. В досье нет ничего, что бы указало на причину его ухода из активной деятельности. Почему же он ушёл из своего бизнеса? Ведь раньше ему нравилось играть с огнём. Что произошло два года назад?

— Что бы ни произошло, вокруг него до сих пор умирают, — мягко сказал мужчина. Человек, задающий правильные вопросы, всегда вызывал у него симпатию. Он мог даже забыть, что этот человек попал в его отдел, пройдя через постель непосредственного хозяина. В конце концов, карьерные убеждения он тоже уважал. Единственное слегка беспокоило его: в кадровых списках отдела женщина не значилась: она пришла с рекомендацией, больше похожей на скрытый приказ. А начальник разведки не любил неопределённости. За своё место он не боялся: новичку, его смене, пришлось бы потратить не менее года, чтобы только вникнуть во все дела и структуры ведомства.

Между тем объект слежки продолжал ухмыляться с экрана. Но ухмылялся он как-то странно: будто нацепил на губы подобие улыбки, да и забыл об этом, и лицевые мускулы уже не держали заданную мимику... Мужчина машинально увеличил изображение на экране.

Глаза Мангуста и в самом деле налились кровью, но сейчас, когда он, кажется, задумался или впал в прострацию, они влажно мерцали искусственными огнями ночного бара...

Женщина вдруг поймала себя на том, что она всё ближе и ближе наклоняется к экрану. Глаза распухшего от бесконечного пьянства человека, глаза, которые казались чужеродными на одутловатом, болезненно-жёлтом лице, притягивали даже на расстоянии. В них чувствовалась страшная сила бездонной пропасти. Эти глаза могли принадлежать скорбящему Иисусу или убийце, глубоко уверенному, что он имеет право.

Чтобы что-то сделать, надо убедить себя: есть определённая необходимость в действии. Глаза Мангуста напрочь отрицали даже возможность договориться с ним. Но, взглянув в эти глаза, женщина уже не могла удержаться от соблазна поговорить с ним. Что-то теперь её беспокоило. И она знала: пока не встретится с Мангустом, тревоги своей ей не заглушить.

Начальник разведки искоса взглянул на женщину, и уголок его рта приподнялся в почти незаметной ухмылке.

... По бару сновали полуголые официантки. На маленькой сцене певице, чьё тело полностью просвечивало сквозь драные тряпки, называемые концертным платьем, помогали бэк-вокалом и танцами девчонки в бикини. «Весёлые» девушки только номинально прикрылись лоскутами, подчёркивающими похотливые изгибы тела. Редкие женщины из низшего состава космических экипажей болтались по залу в полурасстёгнутой до пупка форме.

Шедшая по залу цыганка подметала длинными юбками пол и оставляла за собой шлейф ошарашенного молчания. Одежда закрывала её полностью, но при этом плотно облепляла тело, создавая впечатление струйного движения. Она шла впереди целой группы людей, одетых в традиционные для космических бродяг одежды. Шла впереди — и отдельно от них. Чёрные косы позвякивающими от металлических украшений змеями спускались — одна по груди, другая за спиной — ниже бёдер, стянутых шёлковой шалью. Шла она молча, предоставляя остальным представительницам своего племени грубо хохотать и визгливо щебетать, отщипывая толику внимания от того почтения, которое кружило вокруг неё с момента появления в баре.

Табор сдвинул три столика и шумно устроился за единым столом — с явным намерением оставаться в баре долго и со всеми мыслимыми удобствами. Пока мужчины обсуждали меню, цыганки разлетелись по бару, ловя ищущим взглядом желающих пообщаться с прорицательницами.

Толстяк, как всегда, сидел с двумя собутыльниками.

Цыганка повела бровью, и официант добавил к столику четвёртый стул. Она села, закинув ногу на ногу, и ткань обтекла её, наметив контуры скульптурного совершенства. За соседним столиком застонали, а собутыльники Мангуста хрюкнули.

Через полчаса цыганка вела толстяка к выходу. На руках тонко звенели браслеты, которые казались слишком тяжёлыми для неё. Женщина, опустив глаза, еле сдерживала пренебрежительно-победную улыбку, а Мангуст покорно плёлся за нею, ведомый за руку, словно заблудившийся ребёнок.

В лифте до него будто дошло, что предлагает женщина, и он навалился на неё всем телом, притиснув к стене. Она почувствовала, как его горячий влажный живот плющится вокруг неё, точно подушка, и с трудом подавила стон брезгливости. Она считала себя высокой, но мужчина оказался выше. Он навис над нею, и его мокрые волосы и борода, вонючие и грязные, уткнулись в её чувствительную кожу, вызывая невольную дрожь.