Зеркальный паук - [42]

– Я пойду первым, – объявил он.

– Но если он вооружен?..

– Я пойду первым, – терпеливо повторил Ян. – У нас там ресторанный менеджер и бабка. Кого вы собираетесь брать штурмом? Ждите моего сигнала.

Одному проще. Особенно ему – не исключающему собственную смерть, просто не испытывающему перед ней священного трепета.

Он миновал заросли сорняков, зная, что они не только мешают ему, но и прикрывают его. Не было никаких доказательств, что у Мотылева есть огнестрельное оружие, однако лучше лишний раз не рисковать. Поэтому Ян преодолел завесу растений быстро, не высовываясь, точно зная, что уверенно взять его на прицел невозможно.

На крыльце он был в относительной безопасности – если только Мотылев не пальнет в него через дверь из дробовика, что вряд ли. Из окон этот участок не просматривается, мешает виноград, можно замереть, прислушаться, решить, как быть дальше…

Из дома не доносилось ни звука. Ян слышал, как шумят высокие сорняки – совсем как кусты или деревья. Он слышал шелест сухих листьев, которые ветер гонял по ступенькам. Но даже этих негромких звуков было достаточно, чтобы заглушить то, что происходило в доме – потому что в доме не происходило ничего.

Так не бывает, когда внутри два человека. Старые доски пола мгновенно выдадут шаги, даже самые осторожные переговоры не укроются от острого слуха. Значит, там или никого нет, или Мотылев и его мать просто замерли на местах, выжидая непонятно чего. Был, правда, и еще один вариант, для которого вроде как не было оснований… и который не давал Яну покоя. Ему нужно было знать наверняка.

Не обращая внимания на своих спутников, дожидавшихся от него сигнала, он толкнул плечом чуть покосившуюся деревянную дверь и обнаружил, что она не заперта. Она даже не была до конца закрыта! Дом много лет провел в запустении, зарос, почти исчез… Открыть эту дверь первый раз наверняка было бы сложно, но кто-то уже сделал это за Яна. В толстом слое пыли и правда можно было рассмотреть свежие следы, но непонятно, чьи.

– Полиция! – рявкнул Ян, оказавшись внутри. – Выходите так, чтобы я видел ваши руки! Мотылев, быстро!

Ответа не было. Реакции не было. Ничего не было! Изнутри дом был такой же безжизненной шелухой, как и снаружи. Ракушка, в которой больше никто не живет. Такой ракушке предстоит исчезнуть навсегда или стать чем-то другим, но на второе для этого дома надежды мало.

Это было типичное стариковское жилище со старой мебелью и грудами ненужного хлама. Чувствовалось, что хозяева не уехали, они просто прекратили существовать, а осиротевший дом так и остался ждать их, никому не нужный и забытый. Здесь были их вещи, их мебель, одежда, сумка, повешенная кем-то на гвоздь у стены – между делом, так, чтобы удобно было захватить, уходя. Но теперь все это скрылось под тяжелым переплетением пыли и паутины, усеянной иссушенными насекомыми.

Пахло затхлостью. Пахло плесенью. Пахло кровью.

Ян этот запах давно уже знал, а после резни в загородном домике запомнил навсегда. Правда, там кровь была свежей, еще способной сиять рубинами в солнечном свете. Здесь же запах крови был пронизан сладковатой гнилью, которая появляется только со временем. Ян все еще не убирал пистолет, но это было скорее излишней мерой предосторожности. Он уже знал, что они опоздали.

Он нашел их в комнате – возможно, единственной на весь домик, он не знал наверняка. Пожилая женщина лежала на высокой металлической кровати, застеленной выцветшим покрывалом. Сейчас таких не делают – ни кроватей, ни перин, ни покрывал. Эти вещи были вещами ее времени, хотя она, почти всю жизнь проведшая в большом городе, вряд ли осознала бы это. Ей уже было все равно. Женщина, на которую смотрел Ян, давно умерла, и покрывало под ней пропиталось кровью, растекавшейся во все стороны из перерезанного горла.

Ее сын тоже был здесь. Антон Мотылев сидел в продавленном кресле за журнальным столиком. На нем были черные брюки и белая рубашка – в прошлом белая. Теперь она осталась такой только на спине. Спереди ткань, уже высохшая, покрылась багровыми разводами. Тело завалилось вперед, на подлокотник, поэтому Ян не мог рассмотреть рану на шее. Ему это было не нужно, он и так знал, что увидит, насмотрелся на предыдущем месте преступления!

Смерть Мотылева тоже можно было бы счесть убийством, если бы не одно «но»: в руке погибший держал нож с черной ручкой и довольно длинным лезвием – сантиметров пятнадцать, не меньше. Ян не сомневался, что этот нож будет соответствовать всем ранам, нанесенным в загородном домике – и в этой лачуге. Круг замкнулся.

Ян уже знал, какую историю сначала обсудит его начальство, а потом бросятся мусолить журналисты. Она станет поводом для слухов, сплетен и домыслов. Ее облепят теориями заговора, но по-настоящему никто в ней не усомнится, потому что все очевидно.

Антон Мотылев познакомился с Еленой Чайкиной, напал на нее, возомнил, что она – его собственность. Он преследовал ее, появлялся, когда ему угодно, и отступал. Он так запугал жертву, что она и не думала обращаться в полицию, считая это бесполезным.

Но вот в ее жизни наступили серьезные перемены – она забеременела. Мотылев дал ей понять, какой выбор сделать, а она ослушалась. Она не просто убила его ребенка – она еще и гордилась этим, собрала подруг, чтобы отпраздновать! Это окончательно вывело Мотылева из себя. Он выяснил, где и с кем она будет встречаться. Он проник в дом, возможно, воспользовавшись доверием Елены. Она ведь его знала, могла впустить! Она думала, что он ничего не сделает ей, если рядом три ее подруги.