Зеркальные тени - [54]

И тогда Лукреция закричала, позвала сестру… Марена появилась. Уничтожила нападающих.

А затем появился Герцог, и сообщил ей, что теперь может её убить. Когда Марена спросила, за что он её так ненавидит, он ответил, что она слишком долго дразнила его, отказывала ему. И добавил, что теперь он в своём праве, так как она сама подставилась, поддавшись эмоциям. Таким образом, сама развязала ему руки. И он её убил.

Аза глянула прямо на меня. Её голубые глаза светились от слёз, отражая мерцающий свет светильников.

— Марена была моей подругой, хоть и не самой близкой. Она была практически единственной из богов смерти, с которой я вообще сошлась. И я не хочу, чтобы ты тоже закончила таким образом, — Аза покачала головой. — Думаю, что я этого уже не выдержу, ведь ты мне гораздо ближе, чем она!

— Насколько я знаю, у нас нет запретов на свидания с людьми, — напряжённым тоном ответила я, чётко анализирую информацию, по крайней мере, пытаясь отбросить страх и мыслить логически, вспоминая законы, которые хранились в нашей библиотеке — в виде древних книг, пожелтевших от времени. — Да, это не рекомендуется, но и прямо не запрещается. Насколько я знаю, даже близнецы постоянно заваливаются в какие-то ночные бары и выбирают там себе девушек, развлекаясь с ними до утра. И не только на танцполе. Не знаю, что мешает Тигрису, — я покачала головой, — я была бы только рада, обрати он внимание на кого-либо ещё. Наверное, его ужасный характер. Хотя… для многих земных женщин этот недостаток, я думаю, вполне искупался бы красивой внешностью. Даже я признаю, что у него чудесные синие глаза, просто отличная фигура, хороший рост и правильные черты лица. Насколько я знаю, женщины часто терпят и куда больших ублюдков. А так как он часто пытался прижиматься ко мне во время наших корпоративных вечеринок и танцев, его достоинство тоже весьма увесистое. Прямо как будто он засунул в ширинку молоток. Знаешь, такой большой, мультяшный, — я уже широко улыбалась, Аза тоже вроде бы немного повеселела. — Спасибо, он хоть на меня никогда не кончал, а то роль Моники Левински меня не прельщает.

Я вновь отпила глоток уже почти ледяного чая.

— Да и Тигрис — не президент.

— И всё же, общение с людьми может привести к желанию их защитить, например, от смерти, — не сдавалась Аза, явно желающая лечь костьми, но выполнить свой долг лучшей подруги, защитить меня от всех проблем этого мира. — А вот это уже будет грубым нарушением правил.

Я уже с некоторым раздражением уставилась на неё.

— Я уже большая девочка, и вполне могу сама о себе позаботиться.

Аза только тяжело вздохнула.

— Хотя бы пообещай, что ты хотя бы постараешься не делать глупостей! — взмолилась она.

— Ничего не могу обещать, — я резко пожала плечами. — Кажется, я уже начала делать глупости. Но лезть на рожон я не собираюсь, да и наши законы знаю назубок, так что, не переживай за меня. Лучше порадуйся, что я вот-вот лишусь девственности.

— Тоже мне, счастье великое! — проворчала Аза, но перестала меня доканывать. Иногда дружеская забота выматывает больше, чем гонка за очередным тёмным колдуном.

Остаться на ночь она не пожелала, помахала рукой и телепортировала к себе домой.

* * *

Уже оказавшись в кровати, я никак не могла заснуть. Слишком много произошло всего, и адреналин по-прежнему бурлил в моей крови.

Неожиданно, когда сон уже почти подкрался ко мне на мягких лапах, я едва ли не подпрыгнула, вспомнив часть беседы с Маюри.

Я спрашивала его о необычных как для японца белокурых, даже платиновых волосах, и о светлых глазах. В его глазах словно вспыхивали и гасли алмазные искры, он казались льдом, на которых упал лучик света или подсвеченных вечерними фонарями.

«О, моя „светлость“ — это целиком заслуга моей сумасшедшей мамочки, Лукреции», — язвительно заметил он тогда. «Хотя и папочка тоже не был чистокровным японцем — его мать, как это ни странно, тоже была блондинкой, шведкой. Поэтому и получилось, что я больше похож на европейца, чем даже некоторые европейцы».

Тогда я замолчала на некоторое время, так как мне было неловко, что я затронула болезненную точку. Так часто случается с незнакомыми людьми, когда мы в тяжёлых сапогах наступаем на их больные места, не ведая об этом и догадываясь только постфактум, когда вред уже был нанесён.

«Надеюсь, что мне от неё не досталось хотя бы безумие, — задумчиво пробормотал он тогда, помешивая ложечкой зелёный чай. — Знаешь, внешности было бы достаточно».

Я даже села на кровати, вспоминая и фамилию Маюри. Да и тот визит, нанесённый Астории, где я — теперь я была в этом уверена на все сто — имела сомнительную честь видеть его отца, его мать и любовницу папочки. А также сводного брата, лишившего его глаза! Да, тех подробностей, сказанных за ужином и личною мною подслушанных, да и рассказов Астории, которые она нам поведала в наши прошлые визиты, оказалось достаточным, чтобы сложить два и два.

«Получается, что его мать видела, как наш Герцог убивал её родную сестру. Причём, на её глазах. Причём, вторая смерть была окончательной», — невольно подумалось мне — и сердце сжалось от боли.

Я представила, что должен был испытать Маюри, вырастая в этой семье, и невольно поёжилась.