Зеркальные тени - [2]

Только намного позже я осознала страшную правду её слов, но тогда лишь приняла их как констатацию факта, как будто мне назвали моё собственное имя — Элизабет.

Просто ещё одна моя характеристика — демоническое отродье, полутень, полупризрак. Не человек.

Я ощущала её гнев, ненависть, страх передо мной, которые с каждым годом становились всё сильнее, по мере того, как всё больше расстраивался её рассудок.

Я понимала, что во мне есть что-то неправильное. Наверное, именно то, из-за чего меня ненавидела собственная мать.

Через какое-то время в дом пришли чужие люди. Мать привела их на чердак и указала на меня, пробормотав дрожащим голосом: «Она — дитя демона! И вы убедитесь в этом, посмотрите только в её глаза! Таких глаз не бывает у людей».

Меня схватили чёрные люди с белыми лицами, связали и потащили куда-то, как я поняла, из их разговоров между собой — в секретную тюрьму, куда сажали всех подозреваемых в ереси.

Благодаря прочтению Библии и «Молота ведьм» я знала, что такое ересь. И внезапное осознание того, что со мной собираются сделать, накатило на меня.

Я кричала, пока мне не заткнули рот.

* * *

Потом меня кинули в холодную камеру, которая мало чем отличалась от моего чердака, разве что размерами и тем, что в ней всегда было сыро, и я постоянно мёрзла. Но это была такая же темница.

Кормили меня тоже раз в день, как и дома, но отсюда я не могла убежать, и не то, чтобы эти замки не подчинялись мне — просто меня караулили, а затем и приковали к стене железными оковами, которые я не могла разорвать.

Моё тяжелое дыхание колыхало тьму. Я осталась наедине с неприветливой темнотой, где не было даже моих любимых теней. Какие тени могут оказаться в сплошной тьме? — словно выколи глаз, ничего не изменится. К этой темноте нельзя привыкнуть, она не расступается перед твоими глазами, не позволяет увидеть предметы обстановки.

Я тяжело дышала, ощущая сырость, проникающую отовсюду, идущую из глубин земли, где господствуют тьма и смерть. Безмолвие. Чьи-то отдалённые дикие крики, которые проникают даже сквозь толстые стены и железную дверь. Они смешивались с моим отрывистым дыханием, заставляя почти всхлипывать.

Мне страшно тут, неужели меня похоронили заживо в этой темнице, отдали на растерзание моих страхов, немыслимыми путами оплетающими сознание?

И крысам.

Хотя нет, крыс я не замечаю, не слышу ни единого шороха. Тьма в моей душе надёжно защищает от них, пожирая всё живое, которое пытается подступиться к моему как никогда бренному телу.

Тьма во мне расширяется, поглощает сознание, умоляет довериться ей, расслабиться, раствориться.

Я беспомощно повисаю в оковах, ощущая всем телом холод ржавого металла даже сквозь длинное платье, и чувствую, как меня поглощает беспамятство — которое ещё чернее, чем сводящая с ума тьма в подземелье.

Темнота моего подсознания.

* * *

Я неожиданно очутилась на тёмной улице, освещаемой чугунными фонарями. Луна кажется большой и зловещей, но я люблю даже этот равнодушный золотисто-платиновый оттенок. Небо кажется красноватым, словно закат ещё не поглотился тьмою. На тёмно-алом фоне звёзды горят, словно брильянты, рассыпанные в кровавой луже.

Я поворачиваю голову — и вижу ЕГО. Сердце цепенеет от тепла, которое медленно наполняет мою душу и кажется почти невыносимым.

Он одновременно красив и почти страшен, величественен и грозен, словно рыцарь. О, наша бывшая служанка бредила рыцарями, и хоть она не могла говорить, я читала её мысли, когда она спала, подбираясь к ней подвластными мне тенями.

Я вижу высокого мужчину с широкими плечами и тонкой талией, облачённого в странное белоснежное одеяние. Затем мой взгляд, поднимаясь снизу вверх, останавливается на его лице — и я гибну.

Белая кожа, светлые, почти белые волосы и глаза… Они кажутся почти серебряными, одновременно наполненными болью, тьмой и зимним серым светом. Тонкий профиль теряется в волне волос, когда он резко отворачивается от меня и глядит на луну.

Я тоже смотрю на луну и пропускаю момент, когда он оказывается слишком близко, толкает меня на землю, поддерживая в последний момент, и мягко кладёт на ровную, твёрдую поверхность.

Его аромат — это что-то непередаваемое. Мне кажется, что он не человек. Люди не могут пахнуть так приятно. Даже чисто вымытая кожа не сравнится с этим чувственным ароматом. Словно необычный цветок безжизненного оттенка белоснежного фарфора.

Я внезапно чувствую, что полностью обнажена, и краснею от смущения. Он улыбается и касается пальцем моего плеча — я вздрагиваю и кричу — это больно, ужасно больно. Словно его палец — одновременно острый и раскалённый.

Он рисует странные символы на моём теле, удерживая меня второй рукой, медленно, не пропуская ни единого участка моего тела, только не касается того, что скрыто между ног.

Я истекаю кровью, так как из символов, словно вырезанных ножом, течёт кровь.

Он встает и немного отходит, созерцая моё распростёртое на земле тело.

Я смотрю ему в глаза, и мне хочется лежать так вечно, настолько он притягателен.

Незнакомец улыбается мне — почти тепло, с неуловимой нежностью.

Резко протягивает руку — и в его ладони появляется большая серебряная чаша. Она светится под ярким лунным светом — и я кричу, изгибаясь, когда вижу и чувствую, как кровь из порезов устремляется прямо в чашу.