Зеркальная комната - [50]

В Женеве подобные вещи у нас не скапливаются. Зато скапливаются другие. Здесь, как и во многих местах, существует прекрасная традиция: каждый месяц в определенный день, назначенный местными властями, все жители квартала сносят в одно место все, что им мешает, от чего они жаждут освободиться: старую мебель, пружинные матрацы, тюфяки, испорченные пишущие машинки и прочий хлам. На следующий день приезжает специальный грузовик, забирает вещи, и после тщательного отбора большая их часть безжалостно уничтожается.

Однако, прежде чем это произойдет, накануне вечером в квартале начинается настоящий праздник. Старьевщики и антиквары обязательно наведываются сюда и иногда «вылавливают» довольно ценные вещи. А жители выходят подышать свежим воздухом, прогуливаются по улицам (а кое-кто ездит на машине) и никогда не остаются внакладе. Поэтому утром грузовик увозит лишь жалкие остатки того, что выбросили накануне: разорванные матрацы, распотрошенные и совсем негодные кресла или холодильник, откуда уже вынуты полочки и ящички.

Таким способом к нам в дом попали многие вещи. «Надо взять, такого дерева теперь днем с огнем не сыщешь», — говорит Микел и тащит в дом сломанные самодельные полки с торчащими ржавыми гвоздями (он обожает возиться с разными деревяшками). «Я сама займусь обивкой», — на этот раз Эулалия обнаружила нечто весьма ценное — старое разодранное кресло (через месяц она обязательно выбросит его).

Но иногда среди хлама можно отыскать «жемчужное зерно». Теперь люди часто выбрасывают вещи раньше, чем они состарятся и сломаются, если что-нибудь надоедает или выходит из моды. Поэтому мои дети сделали на свалке ценные приобретения: Адела теперь гладит белье под аккомпанемент транзистора, который работает безотказно. («Ловит Испанию» — такие слова можно увидеть в витринах некоторых магазинов, где продают радиотовары. Предприимчивые торговцы рекламируют свой товар для тоскующих эмигрантов, мечтающих услышать «голос родины».) Когда Виктор принес транзистор, я сказал с видом знатока: «Можешь выбросить это старье. Его уже не починишь». Однако я ошибся: приемник оказался в полном порядке, просто сели батарейки, как только их сменили, он заработал совсем как новый. Какой-нибудь восточный человек или африканец из состава дипломатического корпуса — еще в прошлом году он имел чин лейтенанта, а то и сержанта, но теперь новый режим сделал его культурным атташе страны Момбурляндии, — обнаружив, что маленький черный ящичек замолчал, с удовольствием выбросил его на свалку, чтобы купить новый, разумеется бо́льших размеров. Он торопится жить — со дня на день на его родине может произойти переворот, и новоиспеченного атташе расстреляют, скажем, в среду вечером.

А моя дочь Мария нашла кофеварку, которой мы теперь пользуемся каждый божий день, совершенно новую, с инструкцией и гарантийным талоном (естественно, гарантия давно кончилась). Для нее не потребовались даже запчасти, только кофе и вода. Тот же атташе или, скорее всего, его супруга приобрела кофеварку в надежде послушать музыку или сделать покупку «деталью интерьера», а потом кто-то сказал, что в этой штуке варят кофе, и интерес к ней сразу угас.

Но из чего мы действительно сумели извлечь выгоду, так это из диковинного предмета мебели, двух метров в длину и восьмидесяти сантиметров в ширину. Некий умелец сам смастерил его, покрасил и, наверное, сам же выбросил. Из этого «предмета» я сделал два письменных столика для детей (Эулалия, большая любительница живописи, перекрасила их как полагалось), а когда сыновья подросли, столики превратили в большую книжную полку (Эулалия вновь покрасила ее). Теперь эта полка, снабженная дверками, висит в комнате Марии. Новая владелица украсила полку орнаментами, такими же, как на спинке кровати: геометрические фигуры и цветы на светло-зеленом фоне. Получилось просто загляденье.

А я нашел-таки инструменты (не в Женеве, конечно, а в нашем подвале).

Из подвала я принес не только инструменты, но и патефон тети Эулалии, а также три попавшиеся под руку пластинки.

После отъезда из Женевы я сижу «на музыкальной диете», пожалуй, сейчас хорошо бы послушать какую-нибудь старую мелодию из тех, что тетя Эулалия заводила нам в детстве, когда мы болели: «Горный пастушок», «Застольная песенка», или «Аве, Мария» Гуно в исполнении Марты Эггерт. Впрочем, даже если в коробочке есть иголки и если они не сломаны (что весьма сомнительно), звук, конечно же, будет ужасный. Но скрипы и шумы вызовут в памяти приятные далекие воспоминания, именно такая музыка никак не нарушит очарование одиночества. А может, напротив, она поможет мне, пригодится для книги, и «Аве, Мария» Гуно станет лейтмотивом в рассказе о воспитании веры и чувств главной героини.

Внутри патефона нашлось целых три коробочки с иголками. Пружина не лопнула, никелированная ручка блестела как новенькая, а футляр, или коробка — не знаю, как это называется, — обитый снаружи металлическими пластинами, а внутри черной материей, когда я вытер с него пыль, тоже оказался в прекрасном состоянии. Крепкая кожаная ручка для переноски была целой и невредимой. Сразу видно, патефон появился на свет в те далекие времена, когда вещи делались на века.