Зеркальная комната - [21]

Я же — нет. В моем кабинете ничего этого не было. Мой кабинет не был моим кабинетом, а просто маленькой ячейкой в гигантских сотах из стекла и бетона, предоставленной мне в пользование вкупе со всем необходимым для работы: диктофоном, словарями, ножницами, скрепками, дыроколом, клейкой лентой, ластиками, линейками и ручками, карандашами, электрической пишущей машинкой, письменным столом, полками и картотекой. Все эти блага даются, чтобы я делал дело, за которое мне платят. Да, да, я знаю, высшее начальство весьма способствует тому, чтобы служащие всячески украшали и оживляли свои каморки, разумеется, в пределах дозволенного. Запрещается, например, приносить радио и магнитофоны, электрообогреватели и настольные лампы, но в остальном администрация всячески старается, чтобы сотрудники чувствовали себя «на службе, как дома». Именно этого я и избегал. «Дом у нас всего один» — так говаривал некий владелец семи жилых зданий, одного небоскреба и множества загородных вилл.

Мои размышления прервал телефонный звонок.

Звонили настойчиво и долго, но я не подошел. У нас с домашними был уговор: если понадобится сообщить мне что-нибудь, они должны пропустить три звонка, потом повесить трубку, потом набрать номер еще раз и снова пропустить три звонка, и только на третий раз я подойду.

Телефон вернул меня к действительности, я взглянул на часы: половина четвертого. Для образцового служащего, который обедает ровно в половине первого, недопустимая распущенность. В самом деле, пора бы подумать о еде.

Просто удивительно, до чего мы, человеческие существа, ко всему приспосабливаемся, даже не все, а именно я.

Взять хотя бы послеобеденный сон — привычку, свойственную жителям южных стран, а точнее, их мужской половине, поскольку домашние хозяйки, бедняжки, по рукам и ногам связаны бесконечными хлопотами.

В Женеве мне и в голову не приходит прикорнуть после обеда, а ведь начальство и профсоюзный комитет служащих неустанно пекутся о нашем благополучии и на одиннадцатом этаже устроили комнату отдыха с соблазнительными шезлонгами, клетчатыми пледами и плотными шторами, успешно дающими отпор трем основным врагам тишины: во-первых, гулу самолетов, взлетающих из аэропорта Куантрен, видного из наших окон; во-вторых, садовникам с их машинками для стрижки газонов, мощными агрегатами для уборки сухих листьев, поливальными и снегоочистительными машинами, а также грузовичками для перевозки инвентаря и, наконец, в-третьих… Впрочем, для меня это скорее не враг, а друг, потому что речь идет о колокольчиках тучных швейцарских коров, которые — трудно поверить — приходят пастись по соседству с нашим учреждением и одни радуют мой глаз. Что же касается колокольного звона маленькой женевской церкви Иисуса, то его слышно, только когда дует южный ветер, доносящий к нам этот мелодичный привет.

Однако, здесь, сегодня я ощутил неодолимое желание прилечь, хотя встал довольно поздно. Видимо, виной тому климат, давление и обычаи родной земли, поскольку обед мой отличался спартанской умеренностью, а глоток вина никак не мог вызвать сладкую истому, которая охватила меня после еды и которой я не стал сопротивляться, отправившись вздремнуть наверх, как делал это летом, во время отпуска.

О способности к приспособлению я заговорил потому, что она не у всех людей одинакова. Тут мне приходит на память сеньор Вильена, тоже отец многочисленного семейства, родом из Мадрида, бывший служащий министерства, убежденный католик и неизлечимый патриот («Просто не верится, что поляки тоже католики — у них такой ужасный язык!» — любит повторять он). Устав перебиваться с хлеба на воду и держать семью на голодном пайке (я говорю это без всякой иронии, поскольку сам побывал в таком положении), мой коллега принял решение, для него поистине героическое, отправиться в земли неверных, сиречь за границу, вместе с женой, детьми, толстой энциклопедией и семитомной «Историей Испании». Сеньор Вильена жил сначала в Вене, потом в Нью-Йорке, потом в Женеве, вследствие чего свободно изъясняется на трех языках (с неистребимым кастильским акцентом), а также изучает русский, поскольку, если хочешь победить врага, надо как следует его знать. Так вот, прожив тринадцать лет in partibus infidelium[23], в краях диких, населенных атеистами и жидомасонами, сеньор Вильена не оставил привычки обедать ровно без четверти три, за час до закрытия ресторана, когда повара и персонал уже готовятся уходить. Стоит ли говорить, с какой радостью принимают они запоздалого клиента, изо всех сил стараясь похуже обслужить его и накормить холодными объедками, оставленными «европейцами». Разумеется, почтенный сеньор Вильена — ярый приверженец сиесты, он не может без нее, как некоторые не могут без кокаина, поскольку для него послеобеденный сон — еще одно утверждение испанского духа, своего рода акт патриотизма, словно, принимая горизонтальное положение, он салютует полосатому красно-желтому флагу. Начав работать в ВСА, он первое время пытался спать в комнате отдыха, столь предусмотрительно устроенной для нас начальством. Однако разделять досуг с тремя английскими секретаршами, одной француженкой и одной креолкой — особенно с креолкой, поскольку женщины этой расы всегда возбуждали его сверх меры, — непросто для такого ревностного католика, каковым является сеньор Вильена. Как он сам однажды признался мне, подобное соседство вызывает у него эротические сны, а этого никак нельзя допустить. От сомнительного отдыха пришлось отказаться по двум причинам: во-первых, однажды во второй половине дня он таинственно исчез как раз тогда, когда за чем-то срочным понадобился начальству, так что шеф даже звонил к нему домой, чтобы узнать, не был ли бедняга сражен каким-нибудь неожиданным недугом, заставившим его покинуть рабочее место без предупреждения. Слава богу, что сеньора Вильена, превосходная супруга, предложила поискать мужа в комнате отдыха — вдруг он еще спит. И действительно, там он и был обнаружен, в полном одиночестве, накрытый клетчатым пледом, а перед глазами его, по всей видимости, как раз проносился хоровод креолок. Во-вторых, женевский духовник сеньора Вильены, разумеется испанец, посоветовал ему избегать подобных соблазнов и спать в собственном кабинете. Но это, к сожалению, тоже оказалось невозможным. Ведь известно, что есть множество способов отдыхать после обеда. Одним достаточно прикорнуть в автобусе или немного поклевать носом в кресле. Другим же особам, радикально настроенным и относящимся к сиесте со всей серьезностью, необходимо проводить ее как положено, то есть в кровати. Сеньор Вильена относится как раз к этим последним. Опробовав все кресла в приемных, а также в различных укромных уголках учреждения, где мы частенько находили его в самых неожиданных позах, унижающих достоинство образцового служащего, сеньор Вильена добился того, что сам шеф предложил ему уезжать спать домой — воспользовавшись собственным «мерседесом», — но зато уходить со службы на сорок пять минут или на час позже остальных.