Зенитные залпы - [59]

Шли дни за днями. Горячие бои не стихали ни на минуту. Сколько было радости, когда зенитчики услышали весть: наши части сломили сопротивление врага и замкнули кольцо окружения противника.

— Хватит нам сидеть на Зайцевском! На правый берег! Нам тоже надо двигаться вперед! — говорили бойцы.

Выпал первый снег. Землю сковали морозы. В воздухе часто был слышен гул авиационных моторов. Но это было не прерывистое гудение «юнкерсов», не назойливый вой «музыкантов». Гудели свои, родные моторы. Шли на боевое задание «Петляковы», «Ильюшины», «Яки».

Заглядывали и самолеты противника. В город проложили себе дорогу Ю-52. На них фашистское командование подбрасывало продовольствие, боеприпасы своим Окруженным войскам. Наши бойцы окрестили транспортные самолеты «хлебовозами». Немало таких «хлебовозов» рухнуло от огня зенитных батарей.

— Скоро и мы махнем вперед! — оживленно говорил Трисбаев, когда бойцы расчета сидели в землянке и грелись около «буржуйки».

— И возле котла работа есть, а ты уж дальше рвешься, — заметил Петухов.

А в это время в землянку донесся звонкий сигнал тревоги.

— Наверное, «хлебовозы» ползут! — проговорил Синица.

Все мигом выбежали наружу.

Рассекая серую пелену облаков, шли три больших самолета.

— Точно, они, «хлебовозы»! — проговорил Синица.

— Отставить разговоры! — сделал замечание Андрей Кулик и доложил комбату: — Третье готово!

Поступили доклады о готовности других расчетов, Новицкий распределил цели по орудиям. Один за другим грянули выстрелы. И тут же подана команда:

— Не заряжать!

Невдалеке от батареи поднялся огромный костер, все сильнее и сильнее раздуваемый ветром. Горел «хлебовоз». Вторая машина шла к земле, круто планируя. Считанные секунды, и она плюхнулась на заснеженное поле.

Взяв четырех бойцов, Новицкий пошел к упавшему вблизи самолету. Осмотрев мешки и ящики, выташенные из покореженного фюзеляжа, Новицкий отправился на батарею, чтобы прислать машину за грузом.

У третьего «хлебовоза», который приземлился невдалеке, находился Михайлин с группой бойцов. В морозном воздухе трещали выстрелы карабинов, автоматов, пистолетов. Три гитлеровца из экипажа, укрывшись за самолетом, открыли стрельбу по приближавшимся красноармейцам. Ласточкин, Трисбаев, Андрей Кулик ползли к распластанной машине.

— Не лезьте на рожон! — предупредил Михайлин.

Абдул Трисбаев выдвинулся вперед и оказался на бугорке.

Тут его и настигла беда: пуля попала в плечо. Абдул вскрикнул.

Михайлин приказал одному из бойцов вытащить Трисбаева из-под обстрела и доставить на медпункт.

Степан Ласточкин, разгребая руками снег, полз по-пластунски. Пули ложились вокруг него. Но он полз. И видел только одного гитлеровца, который больше других строчил из автомата. Улучив момент, Степан выстрелил. Фашист выпустил автомат. Остальные подняли руки.

В землянку, в которую поместили Трисбаева, прибежал Синица.

— Что же ты не уберег себя, дорогой? — досадовал он.

Когда возвратился Михайлин с бойцами, Новицкий собрал своих батарейцев и сделал разбор стрельбы по транспортным самолетам. А из штаба полка звонил Новицкому Герман, узнавший о сбитых «хлебовозах».

— Это работа! Снайперская! Но не зазнавайся, Новицкий. Дел-то много впереди!

Новицкий вышел на огневую. Лицо его было задумчивым. Слушая отдаленный гул орудий, он вспоминал родные края, раскинувшиеся по берегам Днестра. «Скорее идти бы вперед, на запад. Везде ведь нас ждут — на Дону, в Донбассе, на Подолии, в Карпатах, Белоруссии, Прибалтике…»

Тихо вокруг. Искрящимся на солнце снежком припорошены изрытые жестокими боями поля, холмы, овраги. Небо над ними не полыхало заревами пожаров, не хмурилось от висящих облаков дыма. Не черным, а голубым было небо над Сталинградом.

Рубежи бессмертий. Послесловие

Во время перерыва в школьных коридорах стоял оживленный говор. Ребята, слушавшие на уроках ветеранов боев, и здесь засыпали их вопросами. Николай Манухин, собрав в вестибюле однополчан, объявил:

— Мы провели уроки мужества в классах, а теперь поедемте на фронтовые огненные рубежи.

— На те места, где рождалось мужество, — заметил Скакун.

— Верно, комбат, верно, — послышался голос Ману-хина.

Два автобуса, стоявших у школьного здания, гостеприимно раскрыли двери.

Полевая дорога вывела автобусы на косогор, откуда, словно на ладони, виднелось раскинувшееся в долине и на взгорье село.

— Орловка! — оповестил Василий Морозов. — Теперь она в четыре раза больше прежней.

— Вон оттуда, из-за тех высот, — показывает Манухин на бугристую, тянущуюся к западу от Орловки степь, — выдвигались фашистские танки. — А на этом холме стояла и дралась батарея Черного…

Как же сложилась судьба комбата, который первым принял бой с танками 23 августа? Был ранен. Вылечился. Возвратился в строй, воевал. Когда кончилась война, приехал домой в село Выхватновцы, на Каменец-Подольщину. Но раны дали о себе знать — в ноябре сорок пятого года Семен Черный умер. Похоронили его в родним селе.

Автобусы шли дальше, оставляя за собой шлейфы серой пыли. Дорога спустилась в балку, снова поднялась на бугор, близ которого проходит высоковольтная линия.

Остановились. Здесь занимала огневую позицию четвертая батарея. Бывший ее командир Николай Скакун, окинув взглядом местность, погрузился в раздумье. На лицо набежали тени.