Земное время - [14]

Шрифт
Интервал

Толпятся густо завтрашние трупы
На улицах в плену дневных трудов.
На небе воют бомбовозов трубы.
Хрустя, крошатся кости городов.
И пыль Европы слоем светлой марли
Застлала солнце. Загрустив на миг,
Склонясь над щебнем, тростью тронет Чарли
Ребенка тельце, тряпку, клочья книг.
Подобно торсам безымянных статуй,
Мир оголен, без рук, без головы.
И это называется расплатой?
Превышен долг…
Бредем и я, и вы…
Присядем у пригорка на распутьи,
Разломим хлеб. Кому отдать его?
— Земля, воскресни… — Тише, мы не судьи,
Мы — память века. Только и всего.

1941

IV

«Лишь в походе узнается…»

Лишь в походе узнается,
Как целительна всегда
Деревенского колодца
Молчаливая вода.
Вот под крышею дощатой
Светит в глубине она,
Животворною прохладой,
Силой радостной полна.
Блеском вороненой стали
Влажный слой сияет там.
Мы ведром ее достали,
Разлили по котелкам.
После зноя, после пыли
Раскаленного пути
Лучшей влаги мы не пили,
Лучшей в жизни не найти.
Долгий бой для нас не тяжек,
Если, лежа под огнем,
Осторожно мы из фляжек
Воду свежую глотнем.

1941

Блокада

На нас на каждого легла печать.
Друг друга мы всегда поймем. Уместней,
Быть может, тут спокойно промолчать.
Такая жизнь не слишком ладит с песней.
Она не выше, чем искусство, нет.
Она не ниже вымысла. Но надо
Как будто воздухом других планет
Дышать, чтобы понять тебя, блокада.
Снаряды, бомбы сверху…Все не то.
Мороз, пожары, мрак…Все стало бытом.
Всего трудней, пожалуй, сон в пальто
В квартире вымершей с окном разбитым.
Всего странней заметить, что квартал,
Тобой обжитый, стал длиннее втрое.
И ты, устал, особенно устал,
Бредя его сугробною корою.
И стала лестница твоя крутой.
Идешь — и не дотянешься до края.
И проще, чем бороться с высотой,
Лечь на площадке темной, умирая.
Слова, слова…А как мороз был лют.
Хлеб легок. И вода иссякла в кранах.
О теневой, о бедный встречный люд!
Бидоны, санки. Стены в крупных ранах.
И все ж мы жили. Мы рвались вперед.
Мы верили, приняв тугую участь,
Что за зимой идет весны черед.
О, наших яростных надежд живучесть!
Мы даже улыбались иногда.
И мы трудились. Дни сменялись днями.
О, неужели в дальние года
Историк сдержанный займется нами?
Что он найдет? Простой советский мир.
Людей советских, что равны со всеми.
Лишь воздух был иным…Но тут Шекспир,
Пожалуй, подошел бы к этой теме.

1942

«Все знакомо…»

Все знакомо:
Длинные тревоги
И успокоительный отбой.
Смерть подстерегает
Все дороги.
Как дожить
До встречи мне с тобой?
«Ты».
Кого под этим разумею?
Мать,
Или ребенка,
Иль жену, —
Всех, кто был всегда
Душой моею.
Как до встречи с ними дотяну?
Сердце стало
Легким и бездонным.
Каждый день
Неумолим и скуп.
Вот несу я,
Грохоча бидоном,
Мой голодный
Ленинградский суп.
Улицы покрыты
Снежной коркой,
Белой шерстью
Стройный сад оброс.
Только память
Делается зоркой
В этот убивающий мороз.
И опять
Вы все перед глазами,
Близко,
Только руки протянуть.
Будьте счастливы,
Живите сами…
Встретимся ли мы
Когда-нибудь?

1942

Дочке

Ты подрастешь,
Но ты запомнишь, дочка,
Как был мороз
В тот странный год суров,
Как неба
Колыхалась оболочка
Вся в голубых пучках
Прожекторов,
Как ты, отбросив книгу
С тихой сказкой,
В убежище
Сбегала налегке
И называла, как и мы,
«Фугаской»
Смерть, грохнувшую вдруг
Невдалеке.
Я шёл наверх
Под круглые стропила
И наблюдал
Сквозь окна чердака,
Как вспышками
Зенитных бомб
Кропила
Ночь мирные,
Простые облака.
И слушая
Волнистый гул мотора,
Я понимал,
Кто надо мной навис
И целится,
И вот уронит скоро
Визжащий груз
На стихший город —
Вниз.
Я знал, он хочет,
Развернувшись ловко,
Тебя в неравном
Поразить бою,
Отыскивает он
Твою головку
И жизнь
Девятилетнюю твою.
Пусть он сегодня
Стукнет мимо цели,
Пускай еще
Я твой услышу смех,
Но сколькие
Сейчас осиротели,
И крепнет гнев,
И боль в груди
За всех.
Ты не забудешь, девочка,
Я тоже.
Нам надо
Позаботиться о том,
Чтоб стало небо
На себя похоже,
Чтоб не грозило
Нам оно потом,
Чтоб из его широкого колодца
На нас лишь звезды
Рушиться могли.
Мы победить должны.
И все вернется —
Покой небес
И чистый мир
Земли.

1942

Землянка

Мы за заставой. Вырыта землянка
На дворике обычном городском.
Жужжа, горит железная времянка.
Я греюсь перед быстрым огоньком.
Я выступать приехал. С командиром
Беседую. Мы размечтались с ним:
Пройдет война. Жизнь озарится миром.
Мы утвердим его и сохраним.
Все прежним будет, драгоценным, нашим…
Нет, будет лучшим. Мы, в дома свои
Вернувшись, детям не спеша расскажем
Про подвиги, походы и бои.
Мы стекла вставим, улицы починим,
Любовно изукрасим города.
И станет небо нестерпимо синим,
Цветы душистей и светлей вода.
Но эту вот землянку хорошо бы
Сберечь, чтоб помнил в будущем народ,
Как враг грозил нам, полон жадной злобы,
Как он стоял у городских ворот,
Как воздух рвал кусками жаркой стали.
А мы таким военным зимним днем
На рубеже бойцам стихи читали,
Не слишком потревожены огнем.
Но суть не в нас — в общенародной силе.
Ее частицей скромной были мы,
И вместе все врага не пропустили
В наш город в дни той роковой зимы.

1942

Урал

Терпеливо в него проникаю
И его я в обиду не дам.
Я почти что его понимаю,
Разбираю его по складам…
Он глаза не слепит пестротою
Яркотканных, затейных одежд,
Не полнит суматошной мечтою,
Невозможных не дарит надежд.
Но когда ты захочешь опоры
На пути многолетнем земном,
Посмотри на Уральские горы,
Что объяты таинственным сном.

Еще от автора Сергей Дмитриевич Спасский
Маяковский и его спутники

Автор книги – Сергей Дмитриевич Спасский – советский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературный критик. Примыкал к футуристам, дружил с В. В. Маяковским. Память об этой дружбе писатель пронес через всю жизнь, написал о нём книгу воспоминаний «Маяковский и его спутники». О талантливой прозе Спасского восторженно отозвался Андрей Белый: «Остро, сильно, четко, оригинально!»https://ruslit.traumlibrary.net.