Земная твердь - [18]

У Зои Яковлевны правое веко задергалось, слепя глаз.

— Да, да. Диковатый, — повторила она.

Остаток дня она не могла работать. Дергалось веко, приходилось закрывать глаза, а в темноте почему-то рисовалось ей Петькино лицо, всем своим злым выражением говорило: «Опять придираетесь».

Домой она пришла полубольная, не зная, как начать разговор с Петькой. Но вышло все просто.

Мальчик сидел в своей комнате, а перед ним на столе лежали два огромных арбуза.

— Где ты взял?

Петька, как бы не расслышав вопроса тетки, спокойно подался к дверям, но Зоя Яковлевна встала на его пути и повторила настойчиво:

— Где взял?

— На барже.

— Украл?

— У вас все «варнак» да «украл».

«Маленький звереныш, честное слово звереныш», — подумала она, глядя на племянника. И вдруг поняла, что он перехватил в ее глазах эту мысль. Она испугалась и, желая исправить ошибку, участливо спросила:

— Петя, почему ты всегда мрачен? Может, ты болен? Может, у тебя что-то случилось? Скажи мне. Ведь я самый близкий человек тебе. Я твоя… мать. Ну что, а? Дорогой мой, я вижу, тебе тяжело.

Петька не помнит таких теплых слов, сказанных ему кем-нибудь, кроме родной матери. Он опустил голову и сник плечами. Что-то милое, далекое мелькнуло перед ним, когда головы его коснулась легкая рука Зои Яковлевны.

Но женщина, ощутив тонкими пальцами в волосах ребенка песочную пыль, с брезгливостью неосторожно отняла руку.

Это почувствовал Петька, и ласка-милостыня разом опрокинула в нем все нежное, доброе, теплое.

— Как твой день в школе?

— Плохо.

— Я знаю. Мне все рассказал Володя Молотилов…

— Знаете, так нечего спрашивать. Думаете, совру. Я не трус. А Володьке вашему за ябеду надо рожу растворожить.

— Какая грубость, — воскликнула Зоя Яковлевна и нервно повела плечом. Потом сузила глаза: — Скажи, пожалуйста, ты оставишь когда-нибудь свои замашки?

— Что вы все деревню поддергиваете? Она не хуже вашего города. Отправьте меня обратно. Я не просился к вам.

— Об этом забудь и думать, — сказала Зоя Яковлевна, стараясь быть спокойной и сдержанной: — Здесь твой дом. Иного дома у тебя нет. Ясно?

— Я не хочу у вас жить, — упрямо проговорил Петька, склоня голову вниз: ему показалось, что тетка сейчас подойдет и ударит его за эти слова, но она, даже не повысив голоса, спросила:

— Ну, отпущу я тебя, уедешь ты, скажем, в деревню, а жить где станешь? Кому ты нужен там?

Петька молчал, сверля половицы взглядом, не зная, что ответить.

— Молчишь? Значит, понял. А теперь надевай сандалеты, синюю рубашку и иди гулять. Да не пачкайся, пожалуйста. Посмотришь на других ребят — дети как дети: чисты, опрятны. А ты… Как на огне, горит на тебе все.

Петька скрепя сердце надел сандалеты, но в прихожей сунул их под умывальник и во двор вышел босиком: так ему открыты все дороги.

Было тепло и тихо. Мальчишки двора, сбившись в кучу, сидели на бревнах, сваленных у рубленого амбара, и о чем-то увлеченно разговаривали. В середине кружка сидел Володька в ярко-красной вельветовой куртке. Петьке показалось, что он улыбнулся ехидной улыбкой, увидев его. Заулыбались будто остальные ребята. И закипели на сердце у мальчишки все обиды. До каких же пор этот Володька будет измываться над ним?

Петруха, не торопясь, подошел к ребятам, исподлобным взглядом обвел их и остановился на Молотилове. Молчал, не находя слов для вызова. Мальчишки тоже молчали. Только Володя — он понял Петьку — встал, небрежно чиркнул пальцем по верхней губе и улыбнулся:

— Что скажете, сиротинкой я росла…

— За ябеду пока…

Петька без размаха ударил Молотилова в подбородок и сбил с ног. Мальчишки зашумели, ссыпались с бревен на землю, окружили Петьку. Какой-то верткий широконосый парнишка метким ударом в переносицу бросил Петьку к нижнему венцу амбара. «Только не лежать», — приказал себе Петруха и встал. Сгибом левой руки откинул с глаз прядь волос, шагнул на Володю, выстораживая его движения. Из глаз его струились обильные слезы.

— Пусть один на один, — сказал кто-то из ребят.

— Конечно, а то герои против одного…

— Постой, ребята, я сам, — хрипло сказал Володя, взмахивая кулаком. От удара его Петька увернулся, и они, вцепившись друг в друга, упали на землю. Володя сразу оказался внизу. Петька бил его с лютой злобой. А вокруг вскрикивала, визжала возбужденная толпа мальчишек. Но никто из них не решался помочь Молотилову. Видимо, каждый считал, что Петька прав, если бьется с таким остервенением.

Вдруг неожиданно, как коршун на утиный выводок, пал откуда-то сверху в ребячью свалку Алексей Федорович Молотилов. Все метнулись в сторону, а он, большой, рукастый, завертелся над оставшимися на земле. Наконец он схватил Петьку за шиворот, тряхнул его и поставил на ноги. А поднявшийся Володя из-за отцовской руки несколько раз кряду хлестнул его по уху.

Вышедшая на шум из подъезда Зоя Яковлевна видела, как крутится Петька в крепкой руке Алексея Молотилова, прячет лицо от подлых Володькиных ударов, видела, как и сам Алексей Федорович трепал за уши ее племянника, но не сделала и шагу, чтобы защитить его. Когда Петька грязный, в рваной рубахе пришел домой, она со скрытой горечью, а Петьке показалось — злорадно, сказала: