Земная оболочка - [5]
Редкий персонаж Прайса достигает органичного слияния телесных и духовных побуждений. Большинство же принимает свои желания за потребности, но то, что тебе хочется, далеко не всегда совпадает с тем, что тебе действительно нужно. И им, особенно прайсовским мужчинам, не дано познать счастье настоящей любви. Показательна в этом смысле фигура Роба. Многие делят с ним ложе — тонкая Рейчел, язвительная Делла, терпеливая Минни Таррингтон, не говоря уже о случайных связях. Ему даже мнится иногда: вот оно, наконец-то! Но потом наступает похмелье и еще более сильное душевное опустошение — и все из-за неосознанно-потребительского отношения к женщине, без самоотдачи, без любви. Как легко добиться ее, и как трудно ее дарить, — говорит кто-то. Всеми способами Прайс не устает выявлять оппозицию «чувственная близость — духовная изоляция», которая прямо соотносится с главными установками романа.
В конце жизни Робинсон Мейфилд-первый мастерил аляповатые деревянные фигурки предков, это помогало ему вытерпеть время — потом в них будут пристально вглядываться его потомки, пытаясь в прошлом найти ключи к настоящему.
Образ отца имеет в романе первостепенное значение. Именно к нему тянутся все нити. В глазах детей отец олицетворяет и начало, и устойчивое продолжение, и последний якорь спасения. Однако представления эти иллюзорны, и не потому, что возникает «проблема поколений», непонимание между ними. Отцы и сами беспомощны, как дети, и сами ищут, к кому бы прислониться. И отцы, и дети — все поражены одной, то ли унаследованной, то ли благоприобретенной болезнью — безысходной одинокостью.
Единственное, что может дать Форрест сыну, — это извлеченный из горького опыта совет: проснись, начни собственную жизнь, стань самим собой. Такой же совет он получил от своего отца, и совет не пошел впрок. Беспомощность в крови у Мейфилдов.
Роб не хочет быть копией, бледной тенью предков. Чтобы обрести собственное «я», он решается на первый самостоятельный поступок — женится на девушке, которую не любит. Впрочем, это — в подсознании, а осознается совсем иное: «Я ей нужен, и потому меня влечет к ней».
Главы, посвященные Робу, — наиболее драматичные в романе благодаря выразительности образа Рейчел Хатчинс, дочери владельца маленькой гостиницы, поставленной когда-то у целебного, по слухам, источника. Тоненькая, хрупкая девушка обладает огромной внутренней выдержкой и удивительной цельностью натуры. Она стойко перенесла душевную болезнь: несколько месяцев ей мерещилось, что она носит под сердцем ребенка. Она насквозь видит Роба и не обольщается на его счет. Несмотря ни на что, у нее такое нравственное самочувствие, какое бывает у здоровых и счастливых людей. Рейчел старается быть по отношению к другим «ответом, а не набором трудных вопросов». Она достигает зрелости, придающей силы жить и работать.
Роб дал Рейчел полнокровное счастье — точнее, она сама взяла его, и он же «убил» ее — так же, как в незапамятные времена убил свою Кэтрин Евин дед Тад Уотсон. Под знаком этой родовой роковой трагедии «убила» свою жизнь страхом перед губительной силой плоти ее мать. Под таким же знаком появился на свет в 1930 году Рейвен Хатчинс Мейфилд, или попросту Хатч.
Этому последнему отпрыску трех родов выпадет замкнуть круг жесткой предопределенности. Когда-то на заре века его дед и бабка по отцовской линии во время школьного пикника у Источников дали слово принадлежать друг другу. Нарастают темпы века, и Хатч «ускоренно» повторит знакомый, проторенный путь: безрадостное, без родителей детство в гнезде Кендалов, поездка с вернувшимся отцом в Ричмонд, в потомственный дом Мейфилдов и самостоятельное и одинокое возвращение в Гошен, в места Хатчинсов, где похоронена мать, только что умер дед и осталась лишь верная Делла. Четырнадцатилетний подросток буквально приникнет к источнику и будет жадно пить странноватую на вкус воду…
Здесь его дом, а дом — это судьба.
Но, может быть, именно Хатчу предстоит разомкнуть наконец этот круг, снова и снова, из колена в колено воспроизводящий наиболее общие, типические фазы жизни и похожие положения и создающий впечатление некоторой генетической запрограммированности и эстетической заданности. Хатч — первый, кто наделен художественным талантом, и он, этот дар творчества, не позволит ему просто проводить, выносить, терпеть, умерщвлять время, а именно так смотрели на жизнь все, почти все остальные — только как на долгое ожидание. Ожидание покоя, счастья или смерти.
Наградой за страдания и смятение сердец нескольких поколений приходит к Хатчу ясное понимание вещей — как тот четкий, без смазанности, полутонов и теней рисунок, что он набрасывает на уступе горы. Перед ним внизу в ослепительной неподвижности раскинулась долина, словно приглашая его раздвинуть пределы данного в непосредственном, чувственном восприятии и проникнуть вглубь, в самые недра бытия.
Там «под земной оболочкой таится отзывчивость и любящее, нежное сердце, пусть даже на время уснувшее…» Потом это представление дополнится мелькнувшей у Роба мыслью о том, что «телесная оболочка, а может, и земная — всего лишь покров, скрывающий лучший мир, — предел, куда стремится душа», и утвердит к финалу романа исключительно важный в общей художественной системе книги мотив одухотворенного человеческого счастья. Счастья, которое должно быть.
Из сборника Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник. Пер. с англ. / Составл. и предисл. А. Зверева. — М.: Радуга, 1989. — 560 с.
В чем же урок истории, рассказанной Рейнольдсом Прайсом? Она удивительно проста и бесхитростна. И как остальные произведения писателя, ее отличает цельность, глубинная, родниковая чистота и свежесть авторского восприятия. Для Рейнольдса Прайса характерно здоровое отношение к естественным процессам жизни. Повесть «Долгая и счастливая жизнь» кажется заповедным островком в современном литературном потоке, убереженным от модных влияний экзистенциалистского отчаяния, проповеди тщеты и бессмыслицы бытия. Да, счастья и радости маловато в окружающем мире — Прайс это знает и высказывает эту истину без утайки.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.