Земная оболочка - [47]

— А ведь и я тебя попросил кое о чем.

Она медленно — с его помощью — поднялась с коленей. — Знаю. Дай-ка мне сесть. Ноги что-то не держат. — Шаркая туфлями, подошла к маленькой кровати и села на краешек. Затем указала ему на вторую, стоявшую поодаль, широкую, двуспальную кровать. — Садись там, чтоб я тебя видела.

Он не двинулся с места.

— Садись. Кровать чистая, Грейнджер на ней спит. Он любит раскинуться во сне.

Форрест сел; подождал, пока она сфокусировала глаза на его лице. Когда она заговорила, он стал смотреть в пол, думая, что он, наверное, прохладный; а еще прохладней земля, просвечивавшая сквозь щели.

— Начнем с меня, — сказала Винни. — Начнем с Винни Гудвин. В семье твоей мамы со мной носились — очень уж я плодовитая была. Дедушка твоей мамы так и звал меня: «Беглый огонь». Первого ребенка я скинула — лет двенадцать мне тогда было, не больше. Норного живого родила, правда, только года через три — когда поняла, что мало родить, надо еще и выходить — и родила я толстую большую девку, которую назвали Мэри Лукреция. Это твоя прабабушка назвала ее так, а меня такая слабость разобрала, что мне не до имени было, можешь мне поверить. Хоть рожала я исправно, но потом долго очухаться не могла — недели по две в кровати валялась каждый раз, ей-богу. Скажешь, просто лентяйничала? Говори, говори. Все равно теперь уж не воротишь. Плохо, что ли, отоспаться! — Она посмеялась про себя, не дожидаясь ответа. Раз начав, она уже не нуждалась в слушателях и говорила исключительно для себя. Его присутствие служило лишь поводом произносить все это вслух. — Ну, а я называла ее Мэри Лу, она вторая, о ком я должна рассказать. Совсем еще девчонка была, как я, а может, и того меньше, когда родила первый раз — принесла еще одну сучку. У твоего деда брат был, так он говорил, что у меня в роду первой на след всегда выходит сука, а потом уж по проторенной дорожке пускают кобелей. Это он о мальчиках; и, в общем-то, прав был. Мэри Лу родила Энику. Ну Эника — та долго детей не приносила, до семнадцати лет, чуть не померла без приплоду — родила девочку, Эльвиру Джейн. А я сама тем временем знай себе рожаю, хоть и прабабкой уже была в сорок-то пять лет — может, чуть побольше, может, чуть поменьше; но то, про что я теперь рассказываю, на этом и кончается; на Эникиной дочке Эльвире Джейн. У меня в старой голове засело, что родилась она перед самой волей. Хотя и то сказать, она об ту пору уже и ходила и говорила, потому что как раз она-то эту весть нам с Тримом и принесла. Мы сидели в тени, остывали после дневной работы — дело в марте было, работа в поле только начиналась, — а она прибежала и говорит: «Мисс Патти, говорит, сказала, что нам воля вышла. Что же вы не воете?» Мисс Патти — это твоей мамы родная бабушка — она у нас и за десятника и за надсмотрщика была, на нее руки, и общем, пока мужчины возвели, — так вот мисс Патти думала, что мы, конечно, завоем. Кто выл, кто нет. Эльвира не выла. Она тяжелые времена и не помнила вовсе, ну, а волю приняла, будто ей ее на блюде поднесли. Вот на ней и остановимся. — Винни замолкла — не то что паузу сделала, просто рассказ был окончен.

Форрест поднял глаза. Она по-прежнему в упор смотрела на него или на то место, которое он заполнял. Чтобы дать ей передышку, он посмотрел по сторонам — у кровати стояла старая плетеная подставка для цветов, углубление, предназначенное для горшков, было выстлано бумазейной тряпочкой, и туда уложены его книги — тайник Грейнджера. Гэйли «Классические мифы Греции и Рима», Макгаффи, по которому он сам учился в детстве, «Детские годы Джорджа Вашингтона», «Индейская принцесса» (История Покахонтас), «История штата Виргиния», «Том Сойер», «Детектив». Роб, его сын… — за долгое время он впервые вспомнил о Робе. Эти книги по праву принадлежали Робу, должны быть сохранены для него. Некоторые были надписаны размашистым почерком его матери — каждый раз: «Форресту от мамы. Читай и учись!» Только это и дата, ничего больше.

— Это книги Грейнджера, — сказала Винни. Значит, она все-таки видела его.

— Я очень рад, что он их читает, — сказал Форрест.

— Он их исчитает, — сказала Винни. И, помолчал, продолжила: — А что ему даст, если он выучит все эти глупости наизусть, до последнего слова? Что это ему преподаст, чего он еще не знает? Как какую-нибудь тощую черную девчонку под куст затащить, да с какого конца ее общупывать?

Форрест встал и сделал два шага к ней. — Где мой отец? И откуда ты о нем знаешь? Дай мне его фотографию.

Она продолжала, не отводя от него глаз, не моргнув ни разу, пока не кончила свой рассказ — тот, который он поклялся держать в тайне.

— Он с Эльвирой любовь крутил, и она прижила от него Ровера. Откуда я знаю, что он был в Ричмонде несколько лет назад? Да потому, что, когда у Ровера родился его первый ребенок — Грейнджер это был, — он написал из Мэна твоему папаше об этом, и твой папаша прислал ему пять долларов золотом. Ровер до сих пор их хранит. Ровер все знал. Эльвира сама ему рассказала, до того дошла, что ему адрес твоего отца дала. Самый ее тяжкий грех, а грехов за ней водилось немало. Я ей сказала, когда она умирала, что бог ей никогда этого не простит. Она моя родная правнучка, но я встала вот тут, — Винни указала на пол рядом с большой кроватью, на которой он только что сидел, — на то место, где только что стояли его ноги, — и говорю ей, когда она уже дух испускала: «Никто по тебе плакать не будет!» Вот так-то!