Земляки по разуму - [150]

Через шесть часов полета, никого не встретив по дороге, они ушли в подпространство.

Каждый в свое.

Подпространство Саньковского напоминало затянутую светящейся паутиной не то пещеру, не то шахту, сквозь которую он несся подобно скоблику из рогатки. Иногда взгляд выхватывал из полумглы одинокие фигуры с поднятыми руками. Иногда — с поднятыми ногами.

Там же, куда перенесся Длинный, все поражало сверкающей стерильностью. Возможно, так в воображении йогов выглядит нирвана, но он не был йогом. Поэтому не стал сидеть на месте, а принялся, щурясь и прикрывая глаза ладошкой, бродить по бескрайней внутренней поверхности гигантского яйца. Через некоторое время Длинный устал, прилег и посмотрел вверх. Там было все то же сияющее безобразие, но в какой-то момент ему показалось, что там мелькнула темная точка. Это вполне мог бы быть обман зрения, если бы точка не стала больше и из нее прямо на голову Длинному не вывалился Саньковский, замотанный в серую саванообразную паутину.

Движение перестало быть и сверкание остановилось, обернувшись кают-компанией космического корабля.

— Ты что мне подсунул?! — завопил Длинный, моргая, как сова, вытащенная из дупла на свет.

— Я думал… — промямлил Семен. — Помню, Тохиониус, когда у нас закончилась водка, нам тоже таблетки давал. Кажется.

— Кажется, кажется, — передразнил его друг. — Лучше бы водки налил.

— Это еще не поздно исправить, если ты ее взял. Машка, понимаешь ли, мне такую таможню устроила, что бутлеггеры в гробах перевернулись.

Длинный окинул Саньковского взглядом, в выражении которого промелькнуло нечто, знакомое Семену еще с тех времен, когда друг не отрешился от мира сего.

— Ты не только идиот, помешанный на семейном счастье, — заявил он, и флегматичное выражение покинуло его лицо, как стая птиц насиженные места с наступлением холодов, — но еще и законченный кретин! В космос — и без водки! А стресс чем снимать?

— Какой стресс? — сидя на полу, Семен с изумлением смотрел, как с Длинного сползает рыбья чешуя безразличия к судьбам других людей. Казалось очевидным, что увеличение расстояния между продолговатым телом и родным аквариумом прямо пропорционально квадрату роста его способности к сочувствию ближним.

Тут он, однако, ошибался, о чем ему тут же было и сообщено:

— Мой, черт тебя подери! Заманить меня, — друг сделал попытку подняться во весь рост, но этому быстро помешал низкий потолок кают-компании. Еще раз чертыхнувшись, он продолжил, — в эту консервную банку и думать, что моя нервная система останется равнодушной к такой метаморфозе! Да еще после этих чертовых таблеток!!!

— Я так понимаю, что ты водки тоже не взял, — грустно сделал вывод из агрессивной тирады Саньковский, встал на четвереньки и пополз к иллюминатору. Снаружи царила могильная тьма, потому что нет в подпространстве подзвезд, хоть ты тресни, а есть лишь их невидимые гравитационные тени. Вздохнув, он обернулся к Длинному, который таращился на него, как жаба на подводную лодку, и предложил. — Ну, тогда давай просто так пожрем, что ли? Если нет звезд, будем развлекаться котлетами…

***

На Земле тоже было не все слава Богу. Когда две черные фигуры ушли в прорубь, Мария наотрез отказалась возвращаться домой.

— Пока не увижу их в небе, с места не двинусь. Может, ты с ними сговорился — мы отсюда, а они оттуда на берег! Знаю я вашу троицу.

Самохин посмотрел на нее долгим взглядом и попытался свести все к шутке:

— Не дай Бог кому таких — черных и в ластах, — ангелочков увидеть! Тогда придется всю Библию пересмотреть…

Саньковская презрительно фыркнула, давая понять, что такие хилые потуги юморить никогда не рассеют ее здоровой подозрительности. Димка попытался зайти с другого бока:

— Не понимаю я тебя. Ну почему ты так упрямо хочешь остаться соломенной вдовой при надежде, а?

— Это уже точно не твое дело!

— Почему же? Они ведь все-таки мои друзья…

Мария продолжать никчемный с ее точки зрения разговор не пожелала, о чем дала понять, отвернувшись и уставившись на черный провал проруби. Самохин некоторое время потоптался около нее, стараясь находиться спиной к озеру, а потом недовольно буркнул:

— Don’t worry. В смысле, не знаю, как ты, а я замерз. Буду ждать тебя в машине. Be happy.

Женщина бросила на него презрительный взгляд из-под заиндевелых ресниц:

— Не хочешь помахать друзьям на прощанье? Ну-ну!

— Черт его знает, сколько они там возиться будут. Все-таки «тарелка» — это не воздушный змей. Замерзнешь — приходи.

И ушел. Мысль о том, что Димка был прав, пришла к Саньковской спустя двадцать минут, когда ноги начали отказываться сгибаться, а мороз проник под шубу лисьего меха. Из проруби никто не показывался, и Марии хотелось верить, что Семен сидит внутри «тарелки», а не отдал Богу душу из-за переохлаждения организма — это было бы не только слишком несправедливо по отношению к ней, но и прямым предательством. Дабы убедиться, что это не так, оставалось только ждать. Выдохнув злобные облачка пара, она побрела к машине.

— Едем? — с готовностью открыл перед ней дверцу Самохин.

— Ни за что, — протелеграфировала клацающими зубами Саньковская.

— Ну-ну, — кивнул Димка.