Земля вечной войны - [40]

Когда Юса привезли, резавший козу человек, улыбаясь простодушно, как шестилетний ребенок, сказал ему, чиркнув ножом по козьему горлу: «На Пяндже сейчас людей так режут, вжик!»

В честь Юса тогда устроили праздник. Его усадили у достархана, не отмыкая от чушки, поставили большую пиалу с айраном, Семен выставил баклагу с водкой, литра на полтора, хозяева радостно загомонили, но сперва пили не водку, а разведенный айран, и говорили. Юс ничего не понимал, только кивал в знак благодарности, когда ему подливали. Наконец, принесли котел с вареной козлятиной, разложили ее на два больших медных лягана, поставили соль, принесли стопки лепешек, не таких, какие пекут на равнине, а совсем пресных и плотных, бездрожжевых, как маца, раскупорили водку, разлили раз, другой. Ойбек начал припевать, хлопая в ладоши. Семена упрашивали, показывали пальцами на баклагу, в которой осталась самая малость на донышке, он упорно вертел головой, дескать, нет больше, а если б и было, не положено. Ойбек припевал, ни на кого не обращая внимания. Когда водка кончилась, праздник переместился на деревенскую площадь — ровную площадку метров двадцати в диаметре, утоптанную, с остроконечным столбом посередине. На этот столб положили бревно, толстое с одного конца, длинное, обтесанное с другого, положили так, чтобы острие столба вошло в ямку метрах в двух от толстой оконечности, и начался «вертолет». Вначале Ойбек уцепился за тонкий конец, а на толстый верхом уселось пятеро местных. Женщины забили в ладо-ши, заколотили по ведрам, выбивая ритм, мужчины запели что-то почти без слов, с гортанными, нечленораздельными возгласами. Ойбек побежал по кругу, разогнался, подпрыгнул — и полетел по воздуху. Пролетел почти полкруга. Сидевшие на толстом конце, не удержавшись, попадали. Ойбек спикировал сверху, но ловко соскочил, удержался на ногах, захохотал, захлопал в ладоши. Следом за длинный конец уцепился Семен. Подождал, пока усядутся, побежал-закружил, подлетел, пролетел полкруга, пробежал, сильно оттолкнулся — и пролетел почти полный круг. «О-о-о! » — выдохнули вокруг, запели громче и радостнее. Ойбек вдруг пронзительно свистнул, выкрикнул-выпел несколько слов. Загремели ведра. Ойбек выкрикивал, мужчины подпевали ему. Юса тоже захватили крики, ритм и вращение. Он даже прихлопывал ладонями в такт, притопывал ногами, подпевал. Он выпил граммов пятьдесят водки и охмелел, — не столько от алкоголя, сколько от монотонного ритма, и кружения, и песен, и ночи, холодной и яркой, под звездами, похожими на хрустальные, наполненные холодным иглистым светом шары. После пили зеленый чай, заедая лепешками и соленым сыром, откуда-то появился бурдюк с густым и липким гранатовым вином, — то ли уговорили-таки шофера, то ли вынули из загашников. Юс пил и смеялся, позабыв про чушку, и заснул там же, ткнувшись носом в колени. Там его и оставили до утра, только накрыли ватным одеялом, чтобы не продрог от ночного холода. Юс проснулся перед рассветом, — все-таки пробрало, озноб колотил так, что руки тряслись и ничего не держали. Он завернулся в одеяло и сидел, сотрясаемый дрожью, пока не рассвело. В темноте кричал ишак — тягуче, медленно взревывал, плакал по-ишачьи, жаловался на ночь и холод.

На рассвете Юса отвели к кузне — деревянному навесику над наковальней, с допотопными, пещерными мехами, раздувавшими огонь на плоском камне, — отцепили наручники, принесли подбитый войлоком обруч с цепью. Обруч разогнули, опоясали им Юса, заклепали, а конец цепи приклепали к чушке. Семен похлопал его по плечу и протянул руку — прощаться. Неожиданно для себя, Юс руку пожал. Ойбек с Семеном уехали, а Юс остался. Его накормили шир-чаем с лепешками и дали первую работу — разобрать обвалившуюся изгородь.

На летовке, горстке палаток и дощатых хибар в узкой долине, жило не больше дюжины семей. Еще приходили снизу, из долины, или из-за перевала, пастухи или охотники, на мохнатых маленьких киргизских лошаденках, нередко с винтовками через плечо, или с автоматами, сплошь старыми, длинноствольными, потертыми и побитыми. Жили день, два, покупали и продавали, и уезжали, обычно на рассвете. На летовке жили не киргизы, но кто именно эти люди, Юс затруднялся определить. Чертами лиц они походили на европейцев, походили куда больше, чем индусы или пуштуны, но кто именно они — узбеки, таджики или еще кто-нибудь, сказать было трудно. Позднее, когда Юс худо-бедно выучил несколько фраз языка, на котором они говорили, он спросил, кто они и как себя называют. Ответом ему было: «Мы люди» и недоуменное пожатие плечами.

Люди здесь казались поразительно простодушными. Двенадцатилетние, в лучшем случае пятнадцатилетние подростки. Они простодушно смеялись, когда кто-нибудь, оступившись, падал, и особенно если поскальзывался на ослином или коровьем помете, смеялись, когда кто-нибудь сочинял стишок или когда женщина, сбивавшая масло, случайно брызгала пахтой на проходивших мимо, и те отскакивали, закрывались рукой. Стишки они сочиняли постоянно, по всякому поводу. Шавер, бывший тракторист, служивший в армии где-то под Саратовом и потому лучше всех в кишлаке знавший русский, сочинил специально для Юса стишок «баран-майран» и захохотал. Юс захохотал тоже, глядя на него, хохочущего, и выронил перетаскиваемый камень. Шавер считался в кишлаке одним из самых уважаемых людей, — об этом он сам с гордостью рассказал, больше, чем его, уважали только двух пожилых, но они не умели столько, а еще Шавер был кузнец, и потому его особенно уважали. Шавер часто приходил поговорить с Юсом, пока тот работал, и не обижался, если Юс не отвечал или шипел сквозь зубы, злясь, выбиваясь из сил, а Шавер сидел на корточках и говорил, временами забываясь и переходя на местный язык, а потом, спохватываясь, смешно извинялся и снова переходил на русский. Конечно, он присматривал за Юсом, но за тем все присматривали, ненавязчиво, но внимательно. Куда б он ни пошел, неподалеку обязательно оказывались мужчины, занимавшиеся своими делами, и, казалось, не обращавшие на него никакого внимания. Мальчишки поначалу вообще ходили за ним гурьбой, следя за каждым его шагом, переговаривались шепотом, будто наблюдали опасного невиданного зверя. Потом привыкли. А когда начали дразнить его, бросаться камешками и улюлюкать, Шавер поймал одного и сильно оттрепал. Больше Юса мальчишки не беспокоили.