Земля солнечного огня - [61]
Я отскочил, а он съежился и в дыру: только по кустам зашумело.
У собаки я до утра стрелы из шкуры вытаскивал. Одна стрела ухо насквозь проткнула, другая губу, третья лапу. И в шкуре еще с дюжину позавязло.
Утром пришел я на то место, где он в меня стрелял, а там, в углу забора, целый пучок стрел валяется. Хорошо, что я отскочил вовремя, а то бы он и меня этими стрелами с ног до головы утыкал!»
«— Ты дулту знаешь? Нет? Ее мало кто знает. Она только по ночам ходит, днем прячется. Может, в зверинце видел? Ростом с волка, головатая такая, полосы на боках? А кричит — не то плачет, не то смеется.
— Может, гиена?
— Во, во — гиена! Вспомнил, русские ее так называют. Загнали мы раз эту гиену в нору. Не сами, конечно, собаки загнали. Ты наших пастушьих собак знаешь, они ни волка, ни барса не испугаются. Кинулись они за дултой, а мы за ними. И давай у норы нарочно топать, стрелять, кричать. Хотели дулту посильней напугать, чтоб она из норы не выскочила. Потом завалили вход камнями, забрали собак, чтоб не мешали, и пошли домой за лопатами. Решили дулту живьем поймать и продать в зверинец. Зверь это редкий, его сразу купят.
Пришли к норе и стали копать. Намучились мы с этой норой! В глине вымазались, о колючие кусты ободрались, руки и ноги о камни побили. Вдруг видим — торчит из отнорка хвост! Потянули за хвост, а дулта-то, гиена эта самая — дохлая! Лежит на боку, глаза закрыты, язык высунут. Пихнул ее ногой — не шевелится. Мертвяк мертвяком! Вот так припугнули — до смерти! Пропали все наши труды — кому она нужна дохлая!
Оттащил я ее за хвост и бросил. Сели мы в сторонке на камни, отдыхаем, покуриваем. Сидим и удивляемся: неужели и в самом деле от страха околела?
Покурили, остыли, глядь — а дулты-то и нет! Туда, сюда — нет нигде! Удрала! Нарочно дохлой прикинулась, чтобы нас обмануть! И обманула!»
«Летом я живу в степи, пасу овец. Где овцы — там и я. А овцы там, где вода да трава. Овцы выбирают для меня стоянку.
Раз завели они меня в такое скорпионье место, хоть бросай все и уходи! И кошму стелил, и аркан волосяной раскладывал — не помогает. Заползают в постель, в одежду, в чувяки. В котле скребутся, в пиалах возятся, даже в спичечных коробках царапаются. Полотенце возьмешь, а в нем скорпион. Бояться стал: ни сесть, ни лечь, ни в руки чего взять! И если бы не прохожий старик аксакал, так бы то место и бросил, хоть и жалко было. Вода в булаке холодная, дрова саксауловые как порох, трава шелковая. „Возьми, — говорит старик, — богомола и брось к себе в юрту“. Я послушался — а что было делать? Да не одного, а с полдюжины разбросал в юрте, чтоб вернее. И поверишь, не прошло и недели — ни одного скорпиона не осталось! Нарочно все перетряхнул, во все щели заглянул — хоть бы один! Вот спасибо аксакалу — спокойно спать стал».
«Один мой знакомый беркутчи — так мы называем охотника с беркутом — охотится не только с беркутом, но и с соколом. Орлов он сам выращивает и вынашивает. А соколов даже сам и… высиживает!
Берет из соколиного гнезда не птенцов, а яйца. Соколы из года в год гнездятся в одном и том же гнезде. Чтоб соколы не бросили гнездо, берет он из него не все яйца, а половину. Осторожно заворачивает их в теплую и мягкую верблюжью шерсть, потом в широкий платок, и платком этим подпоясывается. Так и носит соколиные яйца у себя на животе, пока из них не выведутся соколята. И тогда уж он их выкармливает и вынашивает. Верные и преданные, говорит, вырастают охотники».
«Говорят, что фаланги и скорпионы на кошму будто бы не заползают; еще как заползают! Когда поймаем на кошме скорпиона, делаем так: кольцом раскладываем на земле горячие угли, а в середину сажаем клешнятого. Он сейчас же начинает бегать по кругу и размахивать длинным хвостом с ядовитой колючкой. Но куда бы ни сунулся — везде угли. Спасения нет. И тогда скорпион с горя убивает сам себя. Ткнет ядовитым шипом в голову — и готово!»
Люди, много времени проводящие среди природы, — лесники, пастухи, пасечники, охотники, — любят поговорить у костерка. От них можно услышать много удивительных историй о жизни диких животных. Натуралист не станет отмахиваться от таких рассказов, какими бы неправдоподобными они ни казались. Часто, очень часто в основе их лежит точное наблюдение… Но нельзя, конечно, и все принимать на веру. Ведь наблюдать — это не значит просто что-то увидеть. Надо еще увиденное понять и правильно истолковать. А это совсем не просто. Часто два человека видят одно и то же, а выводы делают совсем разные. Случайный городской человек, увидев, скажем, варана среди стада коз, вряд ли станет искать между ними какую-то связь. Пастух же сделает это непременно, так как он, постоянно следя за стадом, привык видеть, что все дикие животные, появляющиеся у стада, так или иначе с ним связаны, всем им что-то от стада нужно. Волки пытаются украсть козленка, орлы нападают на козлят и ягнят, галки выщипывают у овец линючую шерсть для гнезд, трясогузки ловят на овцах мух. Значит, и варан — раз уж появился в стаде! — тоже чего-то хочет. Чего же он может хотеть? Козленка ему не унести, шерсть и мухи ему не нужны, значит, скорее всего, он высасывает молоко! Вон и выполз прямо из-под лежащей козы, и брюхо раздуто! Если бы не твердое убеждение пастуха, что никто просто так у стада не появляется, то, может быть, он бы и заметил, что выполз варан из норы песчанки, на которой лежала коза, и что брюхо у него раздулось не от молока, а от проглоченной песчанки — хозяйки норы. Но пастух убежден в своем, и поэтому он старается не досмотреть, а додумать. И вывод свой основывает не на фактах, а на предположениях. Так, скорее всего, обстоит дело с широко распространенным в Туркмении представлением, что вараны высасывают молоко коз. Их там называют ичкимер, то есть «сосущий коз». Вспомните белорусских крестьян: они убеждены, что ужи высасывают молоко у коров. И тоже только потому, что часто встречали ужей в коровниках (куда те заползали для откладки яиц!) и у лежащих на пастбище коров (где ужи, а там их много, просто грелись на солнце!). Мысль о молоке приходит еще и потому, что крестьяне давно заметили, что ужи молоко любят, нередко заползают в дома и пьют молоко из крынок или из блюдечка, поставленного для кошки. Кстати, и вараны в неволе от молока не отказываются. Но вот высасывать молоко ни варан, ни уж совершенно не могут.
