Земля солнечного огня - [41]
18 августа. Послали в караул Мамеда. Но Мамед вместо ружья забрал с собой котелок с пловом, большую ложку и круглую лепешку. Вечером съел он котелок плова, закусил половинкой лепешки и выпил два чайника чаю. Потом разулся, разделся и забрался в шалаш. Ночью прибежали на бахчу шакалы, все высмотрели, вынюхали, выслушали и снова погрызли арбузы и дыни. А потом подкрались к шалашу и украли Мамедову ложку, любимый Мамедов ремень с блестящей пряжкой, грязное кухонное полотенце и Мамедовы сандальи вместе с носками. Хотели и котелок прихватить, но он противно задребезжал, и его бросили. А Мамед так храпел, даже и от звяканья не проснулся.
1) Следы пустынного ворона.
2) След фазана.
3) Следы пустынного воробья.
4) След авдотки.
5) След зайца-песчаника.
6) След степного кота.
7) След лисицы.
8) След слепушонки.
На проводах сидят пустельга, жаворонок хохлатый, а на столбах — ворон пустынный и черный коршун.
На голых барханах любят стоять ушастые круглоголовки. Иногда на самый гребень садятся, а потом быстро бегут по нему саксаульные сойки. Бывает, джейран остановится и долго всматривается в горизонт. А рядом, на сухом саксауле, замерла ящерица агама. У куста селина суслик торчит столбиком.
Вот так видишь снизу пролетающую щурку, тиркушу, рябка чернобрюхого и пустельгу. Щурки то быстро машут крылышками, то парят. Тиркуши и рябки пролетают стремительно, только крылышки мельтешат. Зато пустельга любит покрутить в небе или повисеть на одном месте, быстро-быстро маша крылышками.
3 августа. У колючих дикобразов родилась тройня. На папу с мамой смотреть страшно: зубами скрипят, ногами топочут, иголкаками тарахтят! Вот так они разволновались. Как две сердитые вязанки хвороста, как два взъерошенных снопа тростника, как два мотка колючей проволоки! Тридцать тысяч иголок — и все дыбом! Ногой боязно тронуть!
А дикобразики — вполне симпатичные тюфячки. Иголки мягонькие, короткие, плотно приглаженные. Глаза — черные капельки. Мама их забавляет, колючим хвостом гремит, как погремушкой, а папа хрюкает на разные голоса. Одна беда: малышей трое, а сосков у дикобразихи всего два! И потому в каждый обед у малышей потасовка. Но после обеда все мирно лежат вверх животами. Так и хочется эти животы пощекотать пальцем.
ПАНЦИРНЫЙ ГЕККОНЧИК. Вот послушайте, что говорят об этом геккончике знатоки: «Экология совершенно неизвестна. О местообитании и образе жизни сведений нет». И поймано до сих пор всего-навсего пятнадцать геккончиков. Ловили их на берегах Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи у Ташкента.
ЯЩЕРИЦА ПУСТЫННЫЙ ГОЛОГЛАЗ. «Данных об образе жизни этого вида нет». А ведь живет он на большой территории: от Аральского моря до озера Иссык-Куль. Многие юннаты его могут найти, постараться надо, конечно.
КОРОТКОНОГАЯ ЗМЕЕЯЩЕРИЦА. «Экология неизвестна». «Один раз была добыта у селения Пул-и-хатун в Туркмении». Всего один раз! Выходит, что даже простая находка этой ящерицы уже целое событие.
ЗМЕЯ ОЛИГОДОН ИЗМЕНЧИВЫЙ. «Известен лишь по одному экземпляру, добытому в Копет-Даге». Понятно, что о повадках этой змеи никто ничего не знает. Где живет, чем питается, куда прячется зимой? Тайна.
АГАМА ХОРОСАНСКАЯ. «Экология почти неизвестна». А ведь это крупная и заметная ящерица. И охотится она не ночью, а днем. И любит греться на видных местах. Нужно, наверное, только постарательнее ее поискать.
ТОНКОПАЛЫЙ СУСЛИК может бегать по раскаленному до 66° песку. И может учуять луковичку тюльпана сквозь песок.
БАРХАННЫЙ КОТ может без вреда для себя есть скорпионов, фаланг и тарантулов.
ЕЖ может выдержать 40 смертельных для морской свинки доз змеиного яда.
ПУСТЫННЫЙ СОРОКОПУТ умеет вялить на солнце ящерок, жуков, саранчу, птичек.
ПУСТЫННЫЙ КОЗОДОЙ может целиком глотать больших твердокаменных жуков. А потом еще глотает и камешки. Камни, как жернова, перетирают в желудке жуков. Клин вышибает клином!
ЗЕМЛЯНЫЕ ЗАЙЧИКИ могут в закупоренной норе, глубоко под землей, точно угадывать, что наверху уже зашло солнце. Через полчаса после заката они разом, как по команде, вдруг начинают «раскупориваться» и вылезать из норок.
«Летом я сплю на терраске — в комнате жарко. Будят меня ласточки — их гнездо прямо над головой. Как начнут щебетать — значит, пора просыпаться. Но раз допоздна проспал и слышу сквозь сон уже не щебет, а крик, писк и визг. Ласточки меня будят! А просыпаться до того неохота, до того неохота — хоть бери метлу и разгоняй крикунов. А ласточки не унимаются. На их крики еще и соседние прилетели. Шум да суматоха, мертвый не улежит.
Открываю сердито глаза, а по карнизу, над самой моей головой, ползет к ласточкину гнезду змея! Тут уж не до сна! Еще на голову свалится! А ласточки на нее так и налетают, так и набрасываются.
Но змея, видать, бывалая: на больших ласточек внимания не обращает, а ползет прямо к гнезду с малышами.
Пока я палку нашел, да пока прибежал, ласточка тоже что-то принесла в клюве и положила на край гнезда. Пригляделся — да это же богомол! Большущий! Встал на дыбки, передние лапки к груди прижал — будто молится. Помоги, мол, господи, спастись от змеи. И только змея нос к гнезду сунула — ка-ак стукнет ей по башке! Змея дернулась, да с карниза на пол. Шлепнулась, заизвивалась, а тут я ее палкой! И пока нес на палке, чтобы в кусты выбросить, разглядел, что богомол-то ей оба глаза выколол!
