Земля русская - [70]

Вот что надо бы настойчиво повторять молодым: потеснее живите со стариками, повнимательнее будьте к ним, не запирайтесь в своем «полированном и оковеренном рае». Это лишь кажется, что одним вам спокойнее, на самом деле лишаетесь вы самого важного в жизни — наполнения собственной души чувствами. Зачерствеете ведь, голыми рационалистами станете, а потом и дети ваши такими же вырастут и будете тогда запоздало сетовать на дурно воспитанное поколение.

…Матери наши крестьянки, в вечном долгу мы перед вами! Велика ваша любовь к нам, велико желание счастья нам. Но, простите великодушно, не могу таить вопроса: каждая ли из вас понимает, что любовь не должна быть слепой? Конечно, уже не вам, состарившимся в трудах и заботах, следует адресовать этот вопрос, а вашим дочкам, ставшим матерями. Но и вы, бабушки, — еще действующие тут лица, причем самые мудрые и авторитетные. Был я недавно в деревне Русаново под Великими Луками, собрались там молодые матери и стали говорить о семейной жизни. Так вот, первое, что они сказали: не хватает нам опыта своих матерей. Оглянулись молодые на вашу тяжелую жизнь, сравнили со своей счастливой, и сделали вывод: красивее вы жили! Красивее — в смысле более душевно. Расчетливость своей жизни — вот что их настораживает. Из расчета родили по одному ребенку, из расчета не обзаводятся хозяйством, а тянут от вас, из расчета выбирают работу, а расчет один — облегченная жизнь. И уже почувствовали, как и в самих себе и в детях разрастается эгоизм, непомерное себялюбие, от которого более, чем от нужды, жить становится неудобно.

Где, когда, за какой чертой слепнет материнская любовь? Я думаю, тогда и там, когда и где мать теряет  м е р у  в о з м о ж н о г о. Возможно сегодня ребенка освободить от труда? Вполне. Возможно нарядить его в то, что пожелает? Да, зачастую. Возможно одарить вещью такой стоимости, какой оценивалась в годы вашей молодости кормилица-корова? И такое бывает. Возможно ли содержать все пятнадцать лет его учения да еще лет пять, пока не станет на ноги? Возможно. Все это стало в возможностях родителей. Но где мера? Мера в согласии родительского сердца и ума. Сердце нежит, ум строжит. Сердце хочет, ум не велит. Сознание того, что дети делают свою жизнь сами, что ни одна мать не сможет прожить жизнь за сына, за дочку, должно подсказать меру возможного.

В природе нет более чуткого «прибора», чем сердце матери. Я опять вспоминаю  с в о ю. Желая нам лучшей доли, наша мать никогда не учила ни меня, ни брата, ни сестру кривым дорогам, легким путям, не учила ловчить, изворачиваться, поступаться совестью. Она учила  д о с т о и н с т в у. Счастливая жизнь в ее понятии — это достойная жизнь. Чутким сердцем она улавливала наши «отклонения» и спешила их выправить.

Научить детей жить достойно и в нужде и в достатке — это тончайшее искусство матерей, и не дай бог утратить его! Между тем в обществе нашем уже обнаруживаются симптомы болезни, когда люди не прочь поступиться достоинством, если это сулит им какое-то благо, вещь, удобство.

* * *

…Зашел я как-то в магазин фуфайку купить — обыкновенную спецовку для работы на огороде. Примерил, оплатил чек, жду, когда упакуют. Занятому человеку кажется, что все вокруг него делается медленно. Собрался было поторопить упаковщицу, но взгляд мой остановился на ее руках. Странно двигались руки упаковщицы, как будто были они закреплены в одном положении — ладонями вниз и она никак не может их повернуть. Минуты две наблюдал я с любопытством эту странную манеру и не вдруг сообразил, что упаковщица демонстрирует… золото. На восьми пальцах из десяти были надеты перстни. Разные. С камушками и без камушков. Круглые и овальные. Легкие и массивные. Бог ты мой, зачем столько? И хотя руки ухоженные, но от бумаги, шпагата, материи — заметно нечистые. Стою и думаю: сказать или не сказать? Мне, знаете ли, захотелось этак на старинный манер: «Сударыня, неужто никто не надоумил вас на предмет дурного вкуса?» Но ведь обидится, за грубость сочтет. Промолчал, бог с ней, со временем поймет. Сейчас она просто опьянена: «достала» вот — и демонстрирует. Свою значительность показывает.

Запал мне этот случай в голову, стал присматриваться к женским рукам. Понес в ателье костюм перешить, гляжу — у молоденькой приемщицы на синих от копировки пальчиках три перстенька сверкает. Поскромнее, но тоже небедно. Потом у банковской служащей, у буфетчицы ресторана, у кассирши универмага заметил золотой блеск на руках. Тогда и понял: мода! Новая мода пришла. Но ведь всякой моде прилична мера. Переступишь меру — уже безвкусица. А вкус — это культура. Неужели носительницы перстеньков не улавливают разницы между «иметь» и «быть»?

«Иметь много» становится модой. Имеющего мало уже обходят уважением и даже вниманием. Вот еще один любопытный случай расскажу. Живу я в деревне. Поутру хожу в лес. Когда начинаются грибы, беру плетенку: попадется боровичок — положу в корзинку. Но специально искать особого интереса нет. Часто встречал в лесу старого своего знакомого, он в городе живет, служба его начинается с десяти, и он до службы любил часок-другой побродить по лесу. Встретимся, присядем где-нибудь и рассуждаем, что лес — вот уж действительно зарядка, и нервы успокаивает и душу на мажор настраивает. Другой раз и помечтаем: ах, хорошо бы всех вывозить в лес до работы, для настроения, как бы славно дела шли!.. А вот года два назад встречаю знакомого и — не узнаю. Махнул он мне издали рукой, повернул в сторону — и вижу за плечами у него рюкзак, а в рюкзаке, похоже, ведро, а в руках корзинка. Да не один приехал — с семьей. Слышу, говорит сыну (видимо, на его вопрос, когда домой?): «Пока не набьем, не поедем». Вот, оказывается, зачем ему рюкзак: корзину наберет — в рюкзак перевалит. Пошел за ним следом, ради любопытства, посмотреть на поведение. И знаете, вел он себя  н е р в н о, торопился, в движениях нетерпеливость: скорее, скорее, пока народу не наехало. Э, думаю, теперь ты такую зарядку получишь, что на посетителей в своей конторе, чего доброго, рычать начнешь и дела на ум не пойдут, свою  н е у т о л е н н о с т ь  переживать будешь.