Земля родная - [54]

— Тетка Настя, там дядя пришел.

— Да, слышала я. Пьяный опять?

— В дымину.

— Вот наказанье-то!

В избе в это время происходило вот что.

С грохотом открылась дверь. Так хлопал только отец. Фрося услышала его злой голос и поняла: опять пришел пьяный.

— Расселась, барыня-сударыня. Мечтает… А мать, между тем, надрывается.

Он сердито бросил в угол брезентовые рукавицы, туда же полетела спецовка.

— Раздевайся, Антипчук!

— Может быть, в другой раз…

— Без разговоров! — И к Фросе: — А ты иди к матери, помоги!

Фрося спокойно отвернулась от окна, посмотрела на отца прищуренными глазами:

— Я только что с работы пришла. И маме надрываться нечего. Кто ей велит?

Отец оглушительно загремел ковшом, сердито плюхнул воду в рукомойник:

— Кто велит? Родная дочь велит! Расселась тут, а мать скотину убирает. Совсем не жалеешь старуху. Где мыло?

— Мыло на месте лежит… Зато ты жалеешь маму. Каждый день пьяный приходишь.

— Не указывать! — загремел отец. — Позови племянничка.

Фрося неторопливо вышла. Вернулась вместе с Санькой. Матвей сунул ему десять рублей.

— Это зачем? — удивился Санька. — Бутылку водки. Бегом!

Санька спокойно положил десятку на кухонный столик:

— Не пойду.

— Как это — не пойдешь? Должен услужить мастеру. Ты у кого в подручных ходишь?

— Не пойду! Это в старое время подручные за водкой бегали. — И хлопнул дверью.

Матвей погрозил ему вслед кулаком:

— Ты еще наплачешься у меня! — И коротко приказал дочери: — Сбегай!

Фросины щеки покрылись алым румянцем:

— Не пойду! То тебе за водкой бегать, то возле скотины кружись. Рад всех нас в гроб загнать. — Еще никогда не разговаривала она с отцом так резко. — Целое стадо развел. Нам одной коровы хватит. Вот тогда и стану ухаживать.

— Молчать!

Но Фрося уже не могла молчать:

— В горсовет, в горком пойду!

— На отца? На родного отца доносить?

— И донесу! Не будешь делать из нас батраков!

— Донесешь?

Отец подскочил к Фросе, замахнулся, но не ударил. Занесенный кулак остановился в воздухе. Фрося даже глазом не моргнула, и это спокойствие оказалось сильнее.

Матвей страшно выругался, тяжело грохнул дверьми и стремительно выскочил на двор срывать зло на жене. Вслед за ним выбежала и Фрося. Антипчук, смущенно ерзая на табуретке, остался в избе.

Саньки на дворе уже не было. Размахивая тяжелыми кулаками, Матвей подлетел к жене.

— Убью!

У тетки Насти в руках были железные вилы, и она выставила их ему навстречу.

— Только тронь!

Вся семья восстала против Матвея. Ему оставалось одно — вернуться в избу, к своему пьяному приятелю.

— А ну их всех к лешему! Пошли, Антипчук, в кабак.

На другой день Матвей Черепанов, злой и молчаливый, погнал корову и двух овец на базар. Его семейная жизнь стала давать заметные трещины.

В этот же день Санька забрал свой сундучок и перебрался в общежитие. А через несколько дней с помощью Вали Бояршиновой, от которой он ничего не утаил, его перевели подручным к Мирону Васильевичу Панкову. Третьим подручным у Черепанова вместо Брагина стал Сережка Трубников.

Но самое позорное произошло вскоре: из родительского дома ушла дочь. Фрося Черепанова переселилась в молодежное общежитие.

Глава 8 ГРАНИТ НАУКИ

Казалось, что в этот поздний вечерний час во всем огромном молодежном общежитии был один только Санька. Он сидел за столом, склонившись над тонкой книжицей. Читал, положив локти на стол, охватив обеими руками голову. Пальцы его беспрестанно ерошили прямые непокорные волосы — это, видимо, помогало ему усваивать премудрости сталеварения. Жители общежития разбрелись, кто куда: одни — в кино, другие — в клуб, третьи — к девчатам. Только мелодичное позвякивание посуды на кухне говорило о том, что здесь, кроме Саньки, была еще одна живая душа — уборщица тетя Дуня.

Санька не только читал: рядом с книжкой лежала ученическая тетрадь, временами он делал в ней короткие записи. Иногда он отрывался и от книжки и от тетрадки, устремлял задумчивые глаза в угол и беззвучно шевелил толстыми губами.

Тишина в общежитии бывала очень редко. Беспокойные жильцы чуть ли не круглые сутки галдели, смеялись, топали по коридору. А если тихо было в коридоре, то в комнате без устали работал Сережкин язык. Санька пробовал уговаривать Трубникова, чтобы тот не шумел. Добром просил, ругался несколько раз, пытался не замечать болтливого приятеля. Но ничто не помогало. Поэтому Санька был очень рад, что Валя Бояршинова до макушки загрузила Сережку всякими общественными поручениями, и теперь Сережка подолгу пропадал то в клубе, то в красном уголке цеха. Почти каждый вечер встречался со своей Наденькой и приходил домой тихий, ласково улыбающийся. Ложился на кровать вверх лицом и молча переживал свое счастье. Но бывало и так, что приходил он сердитый, нахохленный. И тогда, чтобы подбодриться, начинал выкидывать всякие штуки.

В таком именно настроении он вернулся и на этот раз. Лениво скинул пальто, шапку, галоши с валенок, подошел к Саньке и деловито справился:

— Читаешь?

— На голове хожу. Не видишь, что ли? — не отрываясь от книги, сердито буркнул Санька.

Сережка осуждающе покачал головой.

— Какой сердитый… Это все от научности. Пока не читал — добрый парень был. А сейчас того и гляди на людей лаять начнешь.