Земля родная - [45]

— Ну и бузотеры же вы, ребята! — укоризненно покачала головой Валя. — Такое мероприятие сорвали.

— А ты нам не подсовывай всякую контру! — бросил беспокойный Костя. — Честное слово, Валька, тебя надо как следует проработать!

— Сейчас или потом? — спросила Валя. И такая на ее лице появилась обворожительная улыбка, что строгий Костя не выдержал, улыбнулся и махнул рукой:

— А ну тебя!..

— Что же теперь будем делать? — спросила Валя. — Расходиться по домам?

— Зачем расходиться? — возразил Костя.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю петь и плясать!

Все вмиг вскочили. Загрохотали, поплыли над головами скамейки. Через несколько минут у стен образовались горы скамеек, а в середине зала — пустота. Притащили гармонь, девчата заставили Андрея Панкова сбегать в умывальник, чтобы не залапал грязными ручищами клавиши новенькой двухрядки.

Трубников подкатил к Вале Бояршиновой и деликатно поклонился:

— Разрешите пригласить?

— Не разрешаю, — рассмеялась она. — Ты из моего платья сделаешь спецовку.

Сережка поглядел на свои руки, перемазанные ржавчиной, ухмыльнулся:

— Н-да, действительно… Конечности того… Беру свои слова обратно.

Вдруг кто-то потянул его за рукав. Сережка оглянулся — Санька Брагин. Он отвел Трубникова в сторону и, глядя поверх его головы, жестко сказал:

— Вот что, Сергей… Ты брось! Друг ты мне, но я тебе вот что скажу: если ты еще раз пригласишь Валю на танцы или там на какую-нибудь кинокартину, то я тебе ребра сокрушу! Ясно? — он выразительно посмотрел на приятеля и показал увесистый кулачище.

Как изменился Санька! Добрый, молчаливый Санька…

Но разве Сережку можно чем-нибудь смутить? Он потрогал Санькин кулак пальцем, причмокнул губами, покачал головой:

— Теперь мне, товарищ Брагин, все ясно. А то, понимаешь, терзала неизвестность: почему это, думаю, иногда мой бригадир зверем на меня поглядывает?

— Перестань трепаться!

— Есть не трепаться! — Сережка обнял его за плечи. — Слушай, Брагин, разве Трубников делал кому-нибудь плохое? Эх ты, ревнивец… Друг ты мой сердешный… Иди, не терзайся, у меня другая гражданка на примете.

Глава 4 ДЕЯТЕЛИ КУЛЬТУРНОГО ФРОНТА

Сережка понял: нет, Валя Бояршинова не бросает слов на ветер. Этот вечно занятый миловидный и строгий комсомольский деятель совсем не собирался оставлять Трубникова в покое. Валя и в самом деле принялась снимать с него стружку.

Вскоре после памятной лекции об истории Златоуста в один из обеденных перерывов она прикатила в шихтарник, разыскала глазами Сережку и скомандовала:

— Иди-ко сюда, Трубников!

Сережка торопливо допил из бутылки остатки молока (этой бутылочкой каждый день снабжала его Степановна) и осведомился у Брагина:

— Калечить не будешь? Учти, — кивнул в сторону Вали, — сама зовет.

— Иди, когда зовут, — буркнул Санька.

— Вот еще! Совещание открыли! — нетерпеливо проговорила Валя. — Мне некогда.

Сережка подлетел к ней, шутливо козырнул:

— Явился! Разрешите курить?

— Можно и бросить. У меня вопрос к тебе: что это ты в своей мещанской скорлупе сидишь? Почему отрываешься от коллектива?

— Разве? Не замечал. Какие страшные слова…

— Кругозор маленький, потому и не замечал.

Сережка поморщился:

— А тебе, собственно, какое дело до моего кругозора?

— Как это — какое дело? Я секретарь ячейки. Комсомолу до всего дело.

— Но я не комсомолец.

— Зато возраст комсомольский. Ясно? Ты ни в каких кружках не участвуешь. А некоторые говорят, будто у тебя голос есть. — Валя посмотрела в сторону Саньки. — Правда это?

Сережка задрал нос кверху:

— Я человек скромный, хвалиться не хочу.

— Ну, так вот: это безобразие — иметь голос и не участвовать в наших мероприятиях.

— А что это за зверь — мероприятие?

— Выступление хорового кружка, например. Ты сегодня пойдешь в клуб, поучишься там месяца два-три, а потом в нашем цехе сколотишь хоровой кружок. Это же ужас — мартеновский цех без хоркружка! И вообще без самодеятельности.

— Некоторые плясать умеют… — как бы невзначай вставил Сережка.

— На Брагина намекаешь? Знаю. Вот и вовлечешь его.

— Есть вовлечь!..

…Под вечер Сережка пошел разыскивать заводской клуб. На горе, с которой был виден весь металлургический завод, опутанный паутиной железнодорожных путей, Трубников увидел строительную площадку. Метра на три поднялась от фундамента красная кирпичная стена. Через всю стройку протянулось полотнище:

«Здесь будет наш новый клуб. Комсомольцы, выше темпы! Даешь клуб к осени!»

Рядом со стройкой примостилось низенькое строеньице барачного типа. Голубая нарядная вывеска «Клуб» не могла скрасить убогости этого неказистого древнего здания. Сережка опасливо перешагнул через порог, ожидая, что вот-вот обрушится потолок. Но этого не произошло, и Сережка пошел по длинному узкому коридору. По обе стороны было множество дверей. В крайней комнате справа помещался, как утверждала вывеска, заведующий. Сережка с осторожностью новичка приоткрыл дверь и вошел. Прежде всего он увидел полную и сердитую девушку в красном платочке.

Девушка, не стесняясь появления незнакомого человека, продолжала обвинять своего собеседника, пожилого, желтолицего дядю, во всех смертных грехах, в том числе в бюрократизме и отсутствии классовой сознательности. Дядя вытирал потный лоб платком и отвечал односложно: