Земля-пустыня - [64]

— Сядем здесь и сделаем вид, будто болтаем о пустяках. Понял? — Он вытащил носовой платок и смахнул им пыль со скамейки. — Оп-ля, — неожиданно весело воскликнул он и бухнулся на скамейку. Видимо, ему хотелось этим снять напряжение с ошеломленно глядевшего на него Асимуры.

Он не спеша вытащил из кармана сигареты и щелкнул зажигалкой. Асимура неотрывно следил за каждым его движением. Он заметил выбившуюся из-под шапки прядь седых волос, и у него словно комок застрял в горле.

Ногами спокойно курил, пуская кольца голубого дыма.

— Как видишь, призрак наконец появился.

— Но… — Асимура не знал, что ответить, он все еще не мог поверить в реальность происходящего.

— Ты сразу догадался, когда получил записку?

— Да, я понял…

— Как же так? Ведь для всех вас я давно умер.

— У меня уже давно появилось предчувствие…

— Но Кумико, я надеюсь, не догадывается? — Голос Ногами задрожал.

— Думаю, что нет. Кроме меня, пожалуй, только Сэцуко наполовину верит, наполовину сомневается.

— Вот как? Она здорова?

— Спасибо, все в порядке. Тетушка Ногами тоже здорова.

— Знаю, — после некоторого молчания произнес Ногами, глядя себе под ноги.

— Вам кто-нибудь о ней рассказывал?

— Я видел ее.

— Где?

— В театре Кабуки. Я и Кумико там видел.

Асимура понял, что говорить о своей жене Ногами избегает.

— Я слышал, что Кумико служит.

— Совершенно верно.

— Даже трудно это представить — ведь, когда я покидал Японию, она только пошла в детский сад… Помню, у нее был маленький ранец, который она носила на спине. А на ранце картинка — красный заяц. Она еще носила брючки, мать перешила ей из своих.

— Вы случайно увидели Такако и Кумико в театре?

— Будем считать, что случайно, — ответил Ногами после некоторой паузы. — Вот не думал, что Кумико уже такая взрослая.

— А как вы нашли свою супругу?

— Ничего, — коротко ответил Ногами. — Кстати, мы тут с тобой болтаем, а ведь ты, наверно, очень занят на конгрессе…

— Не стоит об этом беспокоиться.

— И все же извини.

Асимура неотрывно глядел на Ногами. Прямо наваждение какое-то: он сидит рядом с человеком, о смерти которого было официально объявлено в прессе. Асимура до сих пор помнил содержание некролога с фотографией Ногами.

Ногами усмехнулся.

— Не гляди на меня с таким недоверием, Реити. Это я — живой и здоровый, смотри, и ноги целые. — И он шутливо топнул ногами о землю.

— Но почему же тогда…

— Хочешь спросить, почему было опубликовано сообщение о смерти?

— Да, ведь это было официальное правительственное сообщение, а не корреспонденция газетного репортера.

— Совершенно верно. Следовательно, Кэнъитиро Ногами в этом мире больше не существует. — Он устало откинулся на спинку скамьи и устремил свой взор на проплывавшие в небе облака. — Я, как человек, существую и, видишь, сижу с тобой рядом, дипломата же Кэнъитиро Ногами нет, он умер, о чем вполне официально и сообщило японское правительство.

Лицо Асимуры стало мрачным.

20

Здесь, на холме, небо казалось бескрайним. Отороченные светлой каймой серые облака плыли на запад.

Кэнъитиро Ногами сидел не шевелясь. Козырек бросал тень на его лицо, изборожденное глубокими морщинами. Под подбородком, на шее, залегли складки — следы прожитых лет.

Асимура глядел на Ногами и думал: дядя совсем перестал быть японцем — и по одежде, и по гражданству.

— Что-то я не понимаю, — наконец вымолвил он. — Вы по своей воле отказались от японского гражданства?

— Конечно, — не задумываясь, ответил Ногами. — Никто меня не заставлял этого делать.

— Но должна же быть какая-то причина. Мне непонятно, почему ваша «официальная смерть» заставила вас отказаться от японского гражданства.

— Это было неизбежно.

— Почему?

— Видишь ли, Реити, условия, вероятно, могут чрезвычайно сильно воздействовать на поведение человека. И то, что прежде казалось весьма устойчивым, как ни странно, начинает претерпевать изменения. Условия господствуют над волей человека… Но я, кажется, заговорил в стиле примитивного материализма.

— Какие же условия изменили ваше поведение?

— Война, — коротко ответил Ногами. — Только война. О подробностях же ничего сказать не могу.

— Неужели и теперь, когда война давно окончилась, необходимо что-то держать в секрете?

— Что касается меня — да!

— Но ведь и Черчилль, и Идеи обнародовали свои военные мемуары. И только вы…

— Учти, я не столь видная фигура. Я был всего лишь секретарем в скромном представительстве за границей. Большие люди могут позволить себе обнародовать такое, что маленьким людям вроде меня делать запрещается.

— Значит, вы отказались от японского гражданства ради блага Японии?

— Прекратим этот разговор. Я же нахожусь не на исповеди. Не будем больше говорить обо мне. Достаточно того, что я тебе сказал, вот ты и делай свои заключения, исходя из этого.

Ногами поглядел в сторону гор, где вдали, среди сосен, чернел памятник Нитирэну[11].

— А тебя я сюда позвал совсем не для этого, — добавил он, повернувшись к Асимуре.

— Понятно, — сказал Асимура, — я больше не буду приставать к вам с расспросами.

— Вот и чудесно.

— И все же, что вы намерены сейчас делать?

— Хочу немного пожить в Японии.

— Это было бы замечательно.

— Да, если б обстоятельства позволили, я бы остался в Японии. Здесь так хорошо, так красиво. Поэтому я и явился сюда, словно призрак.