Земля - [2]
А вскоре на большой площади у гумна зашумели, засуетились люди. Начались приготовления к гулянью. В то время, как мужчины и старики предавались праздным разговорам, женщины, как водится, запаздывали, поскольку им необходимо еще много дел переделать, после чего и себя следует привести в порядок.
А в поле, где отяжелевшие злаки перекатывались золотыми волнами, стаи воробьев устроили себе пиршество.
«Шу! Шу! Прочь, негодные!» — Старуха неистово махала руками, она уже переоделась в хрустящее накрахмаленное платье, и ее внимание теперь всё больше притягивало скопление народа на гумне, где разгоралось веселье.
Чхусок — настоящий праздник чревоугодия не только для деревенского люда: мужчин, женщин, стариков, детей, но и для живности: коров, свиней, лошадей, кур, а также мышей, юрко шныряющих туда-сюда в канаве.
Дом чхампана, заместителя начальника приказа, стоял вдалеке от гумна, и звуки музыкальных инструментов: ритмического перестука барабана-квенгари и звонкого перезвона медного бубна-чангу, доносились сюда в виде печального всхлипывания.
Крестьяне плясали, размахивая конусообразными соломенными шляпами, украшенными цветами, в приподнятом настроении отчаянно и самозабвенно предавались веселью, забыв на время все тяготы будней. Деньги и хлеба были великодушно розданы им от семейства янбана[3] Чхве Чи Су, несмотря на то, что год был неурожайным. Пусть в этот день каждая семья наестся досыта и веселится, забыв о заботах и тревогах.
Сегодня останутся без внимания шалости детей, их не накажут, даже если они сломают стебли гаоляна.
Старики, набившие себе животы мясом после длительного перерыва, кряхтели от удовольствия. А крепкие молодые парни подались в уездный город, чтобы попытать счастья в борцовских состязаниях, и если кому-то повезет, тот вернется домой, ведя на поводке главную награду — молодого бычка.
Дом господина Чхве Чи Су казался пустым. Солнечные лучи ярко освещали большой двор с хозяйственными пристройками, прудом, фруктовыми деревьями. Свежая рисовая бумага, наклеенная на решетчатые двери и окна, выглядела весело. Но куда подевались домочадцы?
А на площади продолжалось празднество, временами веселье умолкало, но затем вновь возобновлялось, при этом квенгари звучало с отчаянной силой, а следом и чангу устремлялось вперед во всю прыть.
«Кенг! Ке-е-енг! До-о-о-нг! Кенг! Ке-е-енг! До-о-о-нг!» — гремело в воздухе. Казалось, вместе со звуками музыкальных инструментов, в неудержимом вихре кружится само небо, высокое, блекло-голубое. И кроны осенних деревьев вертятся в ритме танца.
Глаза Со Кым Доля в форме полумесяца, отчего мужчина выглядел улыбающимся даже когда он не улыбался, — задорно отплясывая, он вел толпу танцующих за собой. Ему было около пятидесяти, но, несмотря на морщины, он сейчас чувствовал себя совершенно молодым. Конечно, тело его потеряло былую упругость, но голос оставался прежним — звонким, волшебным. Голос, напоминающий чистую горную реку, заставлял людей плакать. По своей незаурядной натуре артиста-комедианта, Со Кым Доль притягивал людей. Странно, что до сих пор не отыскалась какая-нибудь вдовушка, которая обратила бы на него свой взор, пленившись замечательной мелодией его голоса.
«Этот необыкновенный голос тоже когда-нибудь исчезнет».
«Когда господин Со умрет, будет жалко, что больше не услышу его трепетных поминальных песен».
«Хочешь, чтобы наверху тебя услышала его старуха? Она ведь взбеленится».
«Когда вокруг столько женщин, он ничего не хочет знать, кроме своей ушедшей жены. Разве это не странно?»
«Он видит только поминальную дощечку. Эта связь предопределена небесами».
«Очень странно для такого мужчины. Может быть, с ним что-то не так?»
Женщины судачили, отпуская в адрес Со Кым Доля колкости. Плотник Юн Бо, тоже вдовец, нынче пробивавшийся ловлей минтая на реке Сомчин, бросил им:
«Эй, вы, балаболки! Разве любовь угасает с уходом человека? Разве память о прошлой любви не приходит ему в трудную минуту?»
«Чего, чего? Что ты мелешь?»
«А давайте-ка, пойдем к реке и там продолжим веселье?!»
«Для чего?»
«А не думаешь ли ты оказать почтение королю драконов? С тем, чтобы год выдался богатым на улов рыбы?!»
«Пресноводная рыба не годится даже для подношений, какой с нее толк!.. Пошли на гору Данг!»
Бабы стали шумно спорить, как им поступить. Между тем седовласый мужчина, отец мальчика Ду Мана, неторопливо бил в гонг. А Бон Ги размахивал своей шляпой, смутившись того, как женщины рассматривают танцующих молодых мужчин. Те были в расцвете сил, тридцати с небольшим крепкие, сильные, уже заработавшие все необходимое для семейной жизни. Среди них выделялся улыбчивый И Енг, бьющий в барабан, который был закреплен перекинутым через плечо полотенцем из конопляного холста. Он с достоинством нес свое стройное высокое тело, двигаясь по кругу. Что бы там ни говорили, а в деревне И Енг был самым видным: и статный, и пригожий, и характером хорош. А какие ритмы он выделывал на барабане, танцуя и лучезарно улыбаясь. Своей улыбкой он снимал тяжесть с души.
