Земля, омытая кровью - [30]

— Свои, братцы, свои… Мы вырвались из окружения!

Но моряки увидели, как «свои» берут на изготовку винтовки и автоматы. Ударили наши «максимы» и минометы. Все фашисты полегли перед позициями роты Богаченко.

После этого противник затаился на окраине поселка и не высовывался. Наши батальоны снова пошли на штурм. Натиск был дружным. Поддержанные артиллерийским огнем, роты морских пехотинцев быстро приблизились к селению. Гитлеровцы поспешно отходили в глубину поселка, неся большие потери, бросая пушки, боеприпасы, снаряжение.

Рядом с 305–м стойко дрался 144–й батальон.

На одном из участков группу моряков повел в атаку секретарь комсомольского бюро батальона младший политрук Костя Харламов. Внезапно с фланга открыла огонь вражеская пушка, затрещал из замаскированного танка пулемет.

— Ложись! — скомандовал Харламов.

Бойцы залегли, а Харламов и старшина 2–й статьи Борис Жерновой подползли по ложбинке к фашистскому танку и подорвали его гранатами. Над вражеской позицией заклубился дым. Пользуясь этим, Харламов и Жерновой подкрались ближе и уничтожили орудийный расчет.

— Путь свободен! Вперед! — скомандовал младший политрук и вернулся в цепь атакующих.

В нескольких шагах от Харламова появился гитлеровец. Он выстрелил, ранил Харламова в ногу и прицелился в Жернового. Но выстрелить не успел. За спиной врага, словно из — под земли, появилась санинструктор Катя Насонова. Она ударом гранаты по голове оглушила фашиста и кинулась к Харламову:

— Костя, ты жив?

— Жив, да никак не поднимусь. Нога…

Девушка приподняла раненого и решительно взвалила его на свои плечи.

— Что ты, Катя! — запротестовал он.

— Ничего, ты же худенький! — отвечала Насонова и, тяжело дыша, оттащила Костю в укрытие, перевязала рану.

Рядом с оглушительным треском разорвалась мина. Во все стороны брызнули горячие осколки. Катя вскрикнула и, закусив губу от боли, приникла к земле. Харламов взглянул на нее и увидел кровь, сочившуюся из разорванного рукава телогрейки.

Теперь настал черед Кости позаботиться о своей спасительнице. Он взвалил на себя девушку и медленно, превозмогая жгучую боль в ноге, пополз к ближайшей воронке. Подоспевшие санитары подобрали их обоих. С тех пор Костя Харламов и Катя Насонова стали неразлучны.

В бою под Эриванским настоящими героинями показали себя многие девушки — санинструкторы.

Под огнем переносила на себе раненых Валя Ульянова. А когда у бойцов не стало патронов, она быстро пробралась к взводу боепитания и притащила на огневую позицию ящик с патронами.

Панна Козлова сопровождала в медсанбат раненого, а на обратном пути вечером после боя зашла в политотдел сдать донесение своего военкома Илларионова. Я при ней просмотрел его. В донесении было сказано и о ее отваге.

— Ага, тут есть кое — что и о вас… Молодчина, поздравляю! — сказал я.

Девушка покраснела и, смущенно улыбаясь, посмотрела на плотно исписанный Илларионовым листок.

— Расскажите — ка нам подробнее про ваши атаки, — попросил Рыжов.

Панна задумалась и, помедлив, предложила:

— Я лучше расскажу вам о нашем Бате. Он у нас душа любой победы и первый герой…

— Хорошо, расскажите про вашего молодого Батю!

— В этот раз, — начала Козлова, — комбат опять был в атаке вместе с нами, с ротой автоматчиков… Поднялся, взмахнул рукой с пистолетом, крикнул: «За мной!» — и пошел. Мы за ним в полный рост. Но с высоты по нас открыли такой огонь, что пришлось залечь на открытом месте. Лежим — головы поднять невозможно. Я каким — то образом очутилась рядом с комбатом. Смотрю на него: Батя кусает губы и опирается на ладони, вот — вот готовый вскочить. Глянул он на меня, прямо в глаза… Знаете, это трудно передать, только у командира во время боя может быть такой взгляд. Мне показалось, что он командует: «Действуй, Панна!» Конечно, он не думал сказать это мне, но меня словно что — то подтолкнуло, и я вскочила. На ходу стреляю из автомата. В тот же миг разнеслось по полю: «Полундра!» Поднялись все. Рядом я увидела командира роты Пилипенко. Тут же обогнал меня Александр Иванович. Бежит и бьет из автомата. Я быстро перезарядила свой автомат и стала стрелять в том же направлении. Востриков оглянулся, почему — то погрозил мне кулаком. Потом, когда мы уже заняли высоту, сказал: «Если ты, шальная девчонка, еще будешь стрелять прямо над моей головой, я тебе не знаю что сделаю!..» Мне весело стало, отвечаю: «Как же быть, когда противник виден только через вашу голову? И потом — чего вам беспокоиться, ведь я стреляю точно, сами говорили…» Тогда и он рассмеялся. Говорит: «Только не хвастайся!..» В общем, так вот шутим, а через минуту — опять заваруха: оказывается, наша рота очень далеко опередила другие подразделения и теперь стиснута врагом с трех сторон. Пришлось нам отходить назад. Обидно! Батя по телефону отругал командиров соседних рот за то, что отстали. Те оправдывались: помешали, мол, немецки танки. А комбат вешает трубку и про себя: «Нам тоже зеленую улицу не открывали, а мы прорвались!..» Потом спокойно отдал распоряжение. Вскоре снова пошли в атаку, и батальон занял новый рубеж… Панна умолкла на минуту, вздохнула.

— В этом бою Александра Ивановича опять ранило… Вблизи разорвалась мина. Я заметила, как Батя вдруг приостановился, откинулся назад, поморщился. Подбежала к нему: «Товарищ капитан — лейтенант, вы ранены? Дайте перевяжу!» А он разозлился и приказал мне молчать. Когда я стала настаивать, он вовсе прогнал меня. Так, не перевязав рану, и вел бой до конца. После боя ушел в санчасть и попросил врача Алексея Пестрякова побыстрее вынуть осколок из спины. Врач сказал: «Тогда терпите!» — и вытащил осколок без всякого наркоза. Александр Иванович поблагодарил и сразу вернулся на командный пункт батальона…