Земля обетованная - [22]

На Земле и большинстве других планет были позвоночные, развившиеся в яйцекладущих млекопитающих, а позднее в живородящих. На Чао Фрии их обошли экзоскелетные формы, и когда они, наконец, решились покинуть материнское чрево океана и начать дышать легкими, они натолкнулись на более жесткую конкуренцию, чем ожидали по предсказаниям статистики. Под давлением естественного отбора позвоночные быстро наверстали отставание, но этот отбор действует в двух направлениях, и им никогда не удавалось загнать криптоарахнид или членистоногих в угол. Криптохордаты или имеющие спинной мозг животные образовали большую часть травоядных, массу насекомоядных, а также всеядных анакаона, но криптопауки и криптоскорпионы преуспевали и процветали. Птицы никогда не поднялись в воздух, так что экзоскелетные существа сохранили свою монополию на полет. Во всяком случае, это не так уж удивительно, если подумать, что имеющиеся на Чао Фрии деревья не представляли для птиц ничего соблазнительного.

Я не могу избавиться от мысли, что криптоантропоиды, если они уже развили мозг, отсутствие которого так сильно повредило предкам их земных коллег, точно так же могли бы развить сердце и душу. Членистоногие с сердцем и душой в Галактике, к сожалению, дефицит. Но и на Чао Фрии ползающие не имеют этого.

Как печально.

Макс был опьянен демонстрацией своих познаний в биологии. Его абрис эволюции был немного доктринерским, но он мог гордиться тем, с каким прилежанием люди «Зодиака» посвящали себя задаче ознакомления с их обетованной землей. Слова «невозможно» и «неотвратимо» в его выводах появлялись чересчур часто, и если бы он побывал в некоторых из тех мест, куда заводила судьба меня, он бы, возможно, изменил свои взгляды. Но я все же не мог упрекнуть его за ограниченный горизонт. Не слишком уж много возможностей у него было, чтобы расширить его.

Мое первое впечатление от джунглей было решительно безрадостным. Как я и предсказывал, в них было темно. Но не так темно, как я ожидал. Я просто не мог себе представить, какой высокой и плотной может быть крыша из листвы.

Слава Богу, что нам не приходилось прорубаться сквозь перевитые лианами заросли боярышника. Мы могли маршировать без особых трудностей, хотя большую часть времени были вынуждены идти через трухлявые грибы и другие примитивные растения, достигавшие нам до бедер, а то и до пояса.

Деревья были гигантскими. Стволы их на уровне груди имели диаметр от девяноста до ста пятидесяти метров, а корневые наросты у земли бывали часто вдвое толще. Самым опасным препятствием для нас были выступающие корни, скрытые растительностью. Лиственный покров парил над нами в воздухе в доброй четверти мили. Ветви были длинными и намного мощнее тех палочек, что мы видели на открытой местности, но, несмотря на это, они были гибкими. Они несли на себе широкие волокнистые покровы и целые вагоны прозрачных мембран, которыми добывали энергию из солнечного света. Насколько я мог судить, лиственный покров имел не очень большую толщину, но он был очень сложным. Сверху лес выглядел зеленым. Снизу, куда куда вместо отраженного доходил отфильтрованный свет, он был голубовато-фиолетовым. Красные длины волн почти полностью задерживались. Из этого можно было заключить, что ловушки фотонов были разработаны очень умно и эффективно.

Листья покрывали джунгли буквально от края и до края. В этой крыше не было дыр, только кое-где более светлые места. Поэтому лес был довольно мощной ловушкой и для влаги. Он был единой гигантской теплицей. Только то, что деревья поглощали большую часть инфракрасных лучей, предохраняло нас от того, чтобы мы не сварились. Несмотря на это, я без особого труда мог представить себе более приятное место. Мне кажется, припочвенные растения питались не фотосинтезом, а скорее термосинтезом или гниющими веществами. Они тоже забирали массу влаги, так что сырость была терпимой.

Воздух в джунглях — хоть и застоявшийся — ударял в голову. Содержание кислорода на 8-10 процентов превышало его содержание на открытой местности, так как листья большую часть производимого ими кислорода выделяли вниз, а не вверх, и сквозь лиственную крышу уходило слишком мало, чтобы выравнять его содержание по крайней мере в течение дня. Ночью, когда деревья дышали, а фотосинтез приостанавливался, содержание кислорода немного падало.

Чем дальше в джунгли мы проникали, тем больше пьянели. Прошло много часов, пока наши легкие приспособились, а наш мозг привык к такому состоянию. Мы шли гусиной цепочкой. Данель с Мерседой вели, потом следовали Макс, Эва, я и Линда, а Майкл замыкал шествие.

— Прекрасно здесь, да? — заметил я Эве. Однако, на нее это не произвело впечатления, и это меня удивило. Я бы не подумал, что ее неприятное чувство могло быть сильнее, чем чувство удивительного. Жажда деятельности Лапторна никогда не притуплялась небольшой жарой и влажностью. Может быть, она была не такой уж жадной до космоса, как я воображал. Мне все чаще приходила мысль, что ее слишком смущала судьба, постигшая ее брата.

— Почему этот лес не зеленый? — спросила она.

Я объяснил ей разницу между проходящим и отраженным светом. Прозрачные листья ей еще не встречались, но на мои разъяснения она скривила злое лицо. Конечно, это не было для нее новым.