Земля обетованная... - [18]

Илья отвернулся от плаката, посмотрел на низенького и по его взгляду понял, что все это время подкомиссар следил за ним.

— Хочешь, чтобы и в нашей стране так было? — кивнув на плакат, сказал Стырча и, не дождавшись ответа, продолжал, ехидно улыбаясь: — Не-е! Это вам не удастся. Не-е. Всех уничтожим, прежде чем занесете над нами вон ту косу! Слышишь, бестия гуманная?!

Томов крепко стиснул кулаки и смело, с явной ненавистью посмотрел на подкомиссара.

Жест молчаливого протеста вывел из равновесия низкорослого, узкоплечего и узколобого человечка, облеченного неограниченными правами, человечка с мелкими желтыми зубами и вечно искривленным от злости ртом, с прищуренными маленькими мутными глазами и большими оттопыренными ушами. Человечек этот сорвался с места, подскочил к арестованному, схватил его за голову и резко повернул к плакату:

— Нет, ты смотри! Смотри! Вот оно, дело твоих соотечественников, бессарабская бестия!

Стырча впал в очередной приступ звериной злобы. Одну за другой извлекал он из полицейского арсенала специфические фразы, которые то и дело сопровождал целым «небоскребом» бранных слов.

С презрением смотрел Томов на подкомиссара и невольно думал: «И вот этот выродок облечен правом безнаказанно избивать, лишать свободы людей… А заключения его следуют через начальника Генеральной дирекции сигуранцы на доклад королю! На их основе во дворце принимаются «кардинальные решения», издаются «указы» и «постановления», разрабатываются «меры», призванные сохранить в неприкосновенности строй и укрепить власть, которую олицетворяют полиция, жандармерия, армия, их превосходительство министры, его величество король…»

Мысли Томова и брань Стырчи были прерваны приходом долговязого комиссара. Он тоже дежурил и по случаю рождества также был облачен в парадную форму с широким позолоченным аксельбантом, свисавшим с эполет.

— А ты, Томоф, опять не соизволишь встать, когда начальство входит? Нехорошо! Или в лицее тебя этому не учили? А?! Ты где учился?

— В городе Болграде… В мужском лицее короля Карла Второго… — нехотя, не глядя на комиссара, ответил Томов.

— Вот как! В лицее его величества! А ведешь себя как последний невежда. Некрасиво…

Томов продолжал сидеть и смотреть в пол.

— Ну, а сегодня как? Будешь говорить правду или прикажешь начинать все сначала? — въедливым тоном спросил долговязый.

«Опять те же слова и те же приемы… — подумал Илья. — То, что они называют правдой, имеет и другое название — предательство».

— Мне ничего неизвестно о том, о чем вы спрашиваете. А наговаривать на себя я не стану, — ответил Томов. — Хоть убейте!

Низенький заскрежетал от злости зубами, а долговязый подошел к Томову и, хитро улыбаясь, спросил:

— А если докажем, что ты получал и передавал другим коммунистическую литературу? Тогда что велишь с тобой делать?

Томов пожал плечами и равнодушно ответил:

— Не знаю я, как можно доказать то, чего в действительности не было?!

— Отрицаешь… Что ж, пеняй на себя.

С этими словами долговязый подал знак Стырче, который тотчас же вышел из кабинета. Комиссар уселся в кресло и принялся рассматривать рождественский номер иллюстрированного журнала «Реалитатя иллустратэ».

Томова осаждали всякие предположения: «Быть может, кто-либо из товарищей арестован?», «А может быть, это ловушка?», «Кто мог выдать?! Лика? Конечно, только он… Если он, тогда как быть? Отрицать все?..»

Позади Томова открылась дверь, кто-то вошел и остановился на пороге. Томова так и подмывало обернуться, поскорее узнать, с кем же ему предстоит очная ставка. Большим усилием воли он заставил себя сидеть неподвижно и сохранять равнодушное выражение лица. В эти считанные секунды в нем происходила напряженная борьба нервов с рассудком. Он с облегчением вздохнул, когда наконец долговязый насмешливо спросил:

— Ты спишь, Томоф? Ну-ка, посмотри. Узнаешь?

Илья неторопливо обернулся и стал рассматривать пришельца с таким видом, словно впервые видел эту прыщеватую физиономию, худую и стройную фигуру.

— Что молчишь? — поторопился Стырча прервать затянувшуюся паузу. — Язык отнялся от такой встречи?

— Почему отнялся, — спокойно ответил Илья. — Если этот господин меня знает, пусть скажет. Я вижу его впервые.

Это был Лика. Он подробно рассказал о том, как руководитель подпольщиков сообщил ему пароль для встречи с Томовым и получения от него литературы, как в намеченное время поздно вечером пришел в условленное место и, обменявшись паролями, пользуясь темнотой, неожиданно накинул Томову на руку кольцо от наручников, а тот в ответ нанес ему сильный удар в пах.

— Невольно я скорчился от боли, — оправдываясь перед комиссарами сигуранцы, говорил Лика, — и не успел накинуть второе кольцо себе на руку. Оттого и сбежал… Не то бы лежал как миленький рядом со мной!..

Илья слушал с таким видом, будто рассказ действительно очень интересный, но к нему не имеет никакого отношения. Он понимал, что от его поведения на очной ставке с провокатором зависит исход следствия, и старался не выдать себя ни жестом, ни мимикой, ни вздохом. «Надо держаться. Играть до конца!» — твердил про себя Илья. И он играл, хотя голова разламывалась от боли, гнев подкатывал к глотке. «Наши тоже хороши… Кого привлекли к подпольной работе!»