Земля обетованная - [136]

Эмма отвернулась от Лестера на улице потому, что теперь у нее был выбор и решение оставалось за ней. Марк пригласил ее поужинать вместе после праздника, и она не только согласилась, но не скрыла, что пойдет с большой охотой. И вдруг, нате вам, Лестер! Она кинула быстрый взгляд через плечо. Он. Вид ужасный. Является, когда ему больше некуда идти, подумала она, но тут же подавила раздражение. Нет, это несправедливо. В известном смысле она сама напрашивалась на такое отношение. Эмма повернулась от витрины, заваленной юбками в пятнах, поношенными рубашками, потертыми пальто и испачканными брюками с пузырями на коленях, и пошла к нему. Теперь с него будет совсем другой спрос.

Лестер широко улыбнулся. Он заметил ее колебания, но чем падать духом, только порадовался. Доказывает, что она все еще к нему неравнодушна. Пока Эмма шла к нему, он покачивался на каблуках и поглядывал по сторонам, похожий на шелудивого, но задиристого терьера, принюхивающегося к незнакомым запахам.

— У тебя ужасный вид, — сказала она.

Он ожидал не этого.

— Где ты пропадал столько времени? — продолжала она.

— Ну, завела, — неуверенно сказал он.

Хотя большая часть товаров была уже распродана, торговля еще продолжалась и вокруг двигалось много неторопливых покупателей: старики ходили от лавки к лавке, прицениваясь и сравнивая качество овощей; люди всех возрастов внимательно ощупывали отдельные части разборной мебели, над которой плакат огромными буквами кричал: РАСПРОДАЖА! продающееся по дешевке оборудование для кухонь и ванных комнат, телевизоры по пяти фунтов штука и радио — по фунту. Барахолка в Лондоне была одним из последних рубежей, за которым люди погружались в нищету, а вещи — в мусорный ящик. Эта непривычная деловитость несколько сбила Лестера с толку. А Эмма, выглядевшая лучше, чем когда-либо, изысканно даже: в приталенном вельветовом пальто вишневого цвета, белом вязаном шарфе и темно-коричневых сапогах, — по-видимому, вовсе не была расположена молча понимать и прощать, хотя он считал себя вправе ждать от нее именно этого.

— А ты задумывался когда-нибудь, что я должна чувствовать, когда ты возьмешь вдруг да исчезнешь? — спросила она. Кое-кто из прохожих замедлил шаг, предвкушая хороший тарарам. — Ты взял и ушел, а мне как прикажешь быть? Держать себя в руках и барахтаться, как умею, ты же и палец о палец не ударишь, чтобы мне помочь.

— Я тебе никогда ничего не обещал.

— Это-то да. Только это не оправдание.

Лестер промолчал; он и правда никак не мог понять, какая может быть связь между тем, что он ничего ей не обещал, и ее нежеланием простить его. Кроме того, ему не хотелось публичного скандала.

— Нет тут поблизости какой-нибудь забегаловки, где б кофе можно было выпить?

— Мне нужно покупки кое-какие сделать для праздника. Я сказала, что вернусь минут через десять. — Эмма нервничала. Она была пунктуальна до педантизма в отношении своих обязанностей.

— Ну, раз так, я смываюсь.

— Не дури!

Эмма подумала минутку и приняла решение.

— Вон там, чуть подальше, налево, ты увидишь вывеску СТОЛОВАЯ. Жди меня там через несколько минут. Я куплю, что мне нужно, отнесу и приду туда.

— Да не суетись ты так.

— Что с тобой случилось? — Она протянула руку и легонько дотронулась до его левой скулы, подпухшей и с синяком.

— Да вот ушибся. Упал я.

— Я буду через несколько минут.

— Если хочешь, я могу пойти с тобой, — тихо сказал Лестер. — Если, конечно, хочешь.

— Нам не стоит вместе появляться в Центре.

Она кивнула ему и ушла. Он смотрел ей вслед с опаской. Она заставила его почувствовать себя оборванцем, кем он, в сущности, и был. Урон, нанесенный его внешности, Лестер переносил тяжело, но он больше не находил в себе храбрости воровать. Вернее, наглости, как он объяснял себе. Он был сейчас в худшем положении, чем в это же время год назад, когда ему пришлось отсиживаться у Эммы, после чего он поехал на Север, встречать Новый год. А теперь, по-видимому, и она готова отвернуться от него.

Столовая была довольно убогая и уже наполовину заполнена народом, хотя час обеда еще не наступил. Длинные и узкие — монастырские — столы и базарные, дешевые стулья. Над прилавком в дальнем углу комнаты висел плакат САМООБСЛУЖИВАНИЕ, но ничего привлекательного на прилавке не стояло. Быть может, сильно разрекламированные СУПЫ окажутся горячими и сытными и всё искупят; кружки же перепаренного чая и черствые, смазанные чем-то липким — вроде как липучки для мух — булочки выглядели очень неаппетитно. Казалось, что комната заполнена одинокими людьми, в большинстве своем старыми женщинами, сидевшими уставив глаза в пространство.

Эмма впорхнула, как сказочная фея. В помещении даже посветлело. Многие старые дамы кивали ей в знак приветствия. Большинство из них она, по-видимому, знала — по имени или хотя бы в лицо.

— Ну-с, — сказала она, садясь напротив него и грея руки о большую белую кружку с кофе. — Рада тебя видеть.

Лестер опасливо улыбнулся. Но Эмма сказала это без всякой задней мысли. Она воспользовалась несколькими минутами одиночества, чтобы прийти в равновесие.

— Я, помню, ходил как-то на праздник всех святых, — сказал Лестер. — Это когда свечи и тыквы, да?