Земля обетованная - [127]

— Я думал, ты пришел посочувствовать мне или что-то вроде этого.

— Это я сделал раньше.

— И то правда.

— Только ты не обратил никакого внимания. Но я тебя не виню.

— Тебе же самому не больно нравятся эти проклятые профсоюзные заправилы, а, Гарри, положа руку на сердце? Ты только посмотри на них! Ну кто они? Лизоблюды да шпики! Ты не из их породы.

— Может быть. Так или иначе, но вышло нехорошо.

— Так что же ты? Пошли их к чертовой бабушке, и дело с концом!

— Слишком поздно. Я уже влип. И, как ни смешно, я только теперь понял смысл всего этого.

— Значит, ты понял что-то, чего мне не понять.

— Вот что. — У Гарри слегка перехватило горло: он боялся, как бы в его тон не вкрались нотки благородного негодования. — Обошлись с тобой по-свински. Они и со мной могут поступить так же. Но на такой случай я предпочел бы быть в профсоюзе, а не вне его. Тогда я смогу хотя бы попытаться что-то в нем изменить.

— Желаю удачи!

— И я чувствовал бы себя куда как уверенней, если бы ты был на моей стороне — если можно так выразиться.

— Я против всех, кто состоит в профсоюзе, — всех! Понятно тебе? — Столько ярости было в голосе Джо, что Гарри хотел было уж махнуть рукой. Как раз бы и кончить на этом. Потом можно сказать, что он сделал все, что было в его силах. Кому сказать? Какой-то частице своего «я», увидевшей возможность построить уравнение, составными которого были возложенная им на себя задача уговорить Джозефа Флетчера вступить в профсоюз и совет вернуться на работу, который он собирался дать членам своего профсоюза. В этом уравнении был зачаток какого-то нового отношения к себе, чувство собственного достоинства, столь ему необходимое, если он хочет сохранять хладнокровие, когда кипят профсоюзные страсти.

— Зря ты так, — сказал Гарри. — Что это тебе даст? Разве что принизишь нас? Так мы уже чувствуем себя приниженными — вот только проку я в этом не вижу.

— А в чем же прок?

— В том, что порядочные люди объединятся и будут бороться за то, что им кажется правильным.

— Ишь ты что придумал!

— Придумал. — Гарри помолчал, словно получил замечание. Но затем продолжал: — А по-моему, так тебе место как раз у нас в профсоюзе.

— Брось, Гарри! Ненавижу этих сволочей.

— Но ты же знаешь ребят из ячейки, которые работают у нас. С чего тебе их ненавидеть?

— Не их. И не тебя. А всю эту шарагу.

— Да ведь шарага-то — как раз они и я.

Эта мысль, поразившая Гарри своей простотой и ясностью, явилась ему случайно по ходу спора и тотчас принесла огромное облегчение. Вот оно! Дело как раз в этом!

— Неужели ты не понимаешь? — воскликнул он. — Если мы объединимся и заставим профсоюз работать по-новому, тогда действия, против которых ты протестуешь, станут невозможными. Все дело в людях, Джо. Что там ни говори, это так. А люди ведь не звери какие и не диктаторы. Ну вот я профсоюзный организатор! Можешь ты представить что-нибудь смешнее этого?

Джо расхохотался и дружески сжал плечо Гарри. Гарри ему нравился. Он слушал его с возрастающим интересом — с живейшим интересом, можно сказать. Запас энергии, которую дает позиция человека-одиночки — пусть оправданная, — имеет свои пределы. Может, и стоит объединиться с Гарри: хоть ошарашишь их всех — и то хлеб.

— Вообще-то ты несешь всякий вздор, но, ладно, я пойду с тобой на завод, — сказал Джо.

Гарри понял, что речи его не пропали впустую. Якорь забрал! Будем продолжать в том же духе. Трещинка уже есть.

— Ты, значит, не против появиться в компании штрейкбрехера? — спросил Джо, когда они свернули с дороги и пошли по направлению к пикетчикам, стоявшим у заводских ворот. До них уже доносилось их улюлюканье.

— Через полчаса и меня так назовут, — сказал Гарри, — но будут не правы.

— И дурачье же! — ухмыльнулся Джо. — В такое бы утро сидеть где-нибудь на бережку и камбалу ловить. Это была бы жизнь! Верно я говорю?

— Верно! — с жаром сказал Гарри; заслон пикетчиков был совсем близко, и твердо, в ногу, они пошли к ним.

4

Было уже очень поздно, когда Джозеф и Дуглас с трудом выбрались из глубин интересных разговоров, откровенностей, философских рассуждений и винных паров, в которые погрузились в уютной пивной «Корона». Когда подошло время закрытия, милейший хозяин, запирая дверь, разрешил им остаться. И сразу же немногие избранные, которым разрешалось сидеть допоздна, почувствовали, как вдруг стало просторно и непринужденно; разговор сразу же перешел на Гарри, положившего конец забастовке. Вопреки распространившемуся мнению, что вопрос был разрешен мирно и страсти угасли сами собой, без бурных сцен на заводе не обошлось. Гарри пострадал даже больше, чем опасалась Эйлин. Местная консервативная газета объявила его героем (не забыв упомянуть, что прежде он был их верным сотрудником — о его увольнении по сокращению штатов, однако, не упоминалось), и было очевидно, что профсоюз технологов и консервативная партия прекрасно воспользовались им в своих интересах.

Когда Дуглас пришел к ним, как ни странно, как ни поразительно, но и Эйлин, и Гарри, и ребенок были спокойны и довольны. Они поговорили о том, что произошло у ворот завода. Поскольку жребий был брошен, Эйлин, сама себе удивляясь, стала безоговорочно и непоколебимо на сторону Гарри. Ее теории отошли на второй план, уступив место любви и верности. Дуглас был тронут, и у него отлегло от сердца.