Земля обетованная - [100]

Как бы то ни было, искательницы приключений исчезли. И, что еще важнее, исчезла и мысль, что ими обязательно следует интересоваться, потому что такова жизнь, особенно если ты один, свободен, способен любить женщин и находишься за границей. Колоссальный скачок вперед! Перед ним работа. Несколько предыдущих месяцев придали его жизни осмысленность, о которой он и думать забыл. Работа заменит родное гнездо, толпы родственников, она — источник плодотворного, хоть порой и трудного, общения; она связывает крепче, чем супружеские узы или узы дружбы. Без нее он не может. Рейвеновский фильм обеспечит его работой на год — на два. Он и дальше будет заниматься этим. Может, даже карьеру сделает.

Что же касается всего остального — Мэри и Хильды, — то он не терял надежды, что если не оставлять попыток все исправить, то какое-нибудь решение обязательно найдется.

Лестер появился с видом человека, ожидающего, что о его приходе возвестят по меньшей мере королевские герольды, — так, во всяком случае, показалось Дугласу. Он был на приеме, нюхал кокаин, глотал шампанское, болтал со звездами первой величины, хлопал по спине знаменитостей, покровительственным тоном разговаривал с импресарио других певцов, снизошел до разговора с несколькими старыми знакомыми, наврал с три короба владелице одной газеты — манхаттанской красавице, которая и сейчас еще ждала его в своей роскошной двухэтажной квартире, «готовая на все». Этой нью-йоркской ночью Лестер чувствовал себя Кинг Конгом.

Дугласу он таким нравился. Но даже сейчас он не мог произнести ни слова. Все слова начисто вымели из головы ритмы дискотеки.

Пройдя несколько кварталов, они нашли пустой бар, и Лестер уговорил владельца позволить им посидеть несколько минут. Его метод был прост. Он предложил, что будет платить двойную или тройную плату за каждую порцию виски.

— Англичане, что ли? — осведомился владелец. — Ну конечно. Все вы чокнутые. Вчера тут заходил один, хотел на пари выпить залпом бутылку водки. Представляете? Полоумные люди! Нет, нет — сидите на месте. Я вокруг обмету. Виски по обычной цене, ни копейки больше. Когда мне понадобится протереть тот угол, вы уйдете. Договорились?

Лестер подмигнул Дугласу. На мгновение Дуглас даже растрогался. Подмиг, казалось, говорил: ничего себе жизнь, а? Для двух тэрстонских ребят, которые бегали в начальную школу в деревянных башмаках, высекая искры из тротуара. Ничего себе жизнь — для двух парней, которые, достигнув восемнадцати лет, считали, что три фунта стерлингов в неделю вполне приличная зарплата для человека, начинающего карьеру, а двухнедельный отпуск каждый год — это уже нелепость, мотовство какое-то. Ничего себе путь — от двух кружек жидкого пива к драгоценному виски, от карлайлской танцульки до «Студии 54», от провинциальной безвестности к Рейвену, от мелкой шушеры до крупной персоны. Ничего себе жизнь! — говорил этот взгляд, будя в памяти Дугласа лучшие воспоминания о Лестере, которого он мальчиком боялся и любил одновременно, которым восхищался. Физическая сила Лестера, его хулиганские выходки, его героические усилия стать настоящим атлетом, его мелкие беззакония, его успехи в non-demi-monde[12], слухи о которых доходили до Тэрстона. В прошлом их жизни тесно соприкасались, и это имело для Дугласа большое значение. Он повернулся поблагодарить хозяина, но тот уже отошел. Лестер снова подмигнул.

— Дурак! — прошептал он с радостным видом. — Если бы он нам отказал, мы бы его скрутили в бараний рог.

— Такого, пожалуй, скрутишь!

— Не забывай, что нас двое, а он один, — серьезно возразил Лестер. — Почему ты не был на приеме?

— Слишком устал.

— Скорее, слишком заважничал.

— Нет, Лестер. Чем мне важничать перед всей этой публикой?

— То-то и оно. Значит, сдрейфил.

— Сдрейфил?

— Ну, не сдрейфил, — с многозначительным видом в стельку пьяного человека Лестер долго подыскивал нужное слово, — а убоялся, — нашел он. — Убоялся, что не произведешь должного впечатления.

— Не понимаю, о чем ты.

— Понимаешь! Отлично понимаешь. — Лестер помолчал, сделал большой глоток, мотнул головой. — Отлично!

— Ладно. Понимаю. И что из этого? Что тебе надо?

— Помнишь, как мы ходили яблоки воровать?

— Помню.

— Ты и тогда робел.

— Верно. Но все же шел.

— Шел. Я тут ничего не скажу. Но робел.

— Если уж начистоту, Лестер, я робел, идя с тобой, потому что ты всегда слишком много трепался и я понимал, что это обязательно дойдет до мамы. Когда я шел со своей компанией, я ничего не боялся — до сих пор сам себе дивлюсь.

— Это почему?

— Да потому, что я вообще из робкого десятка. И еще я человек законопослушный.

— А я нет.

— Знаю.

— Твой отец ко мне очень хорошо относился. — Лестер щедро плеснул виски себе в стакан. Дуглас понимал, что, проглотив такую дозу, он погрузится в пьяное беспамятство. Лестер поднял стакан и грозно, как древний викинг, уставился на него: мол, кто кого? — Очень хорошо, — повторил Лестер, но, прежде чем он успел сделать глоток, Дуглас схватил его за руку.

— Если ты хочешь о чем-то поговорить, давай, говори сейчас, — сказал он и прибавил: — Пока тебя окончательно не развезло.

Неожиданно Лестер внял голосу разума; в другое время и при других обстоятельствах он счел бы слова Дугласа оскорбительными и не стерпел бы.