Земля незнаемая. Зори лютые - [213]
Скоро, теперь уже скоро молодая Глинская будет великой княгиней. Митрополит дал согласие на женитьбу Василия.
Из собора вышли засветло. Вечер тихий и тёплый. Накануне дождь смыл пыль с листьев, освежил. На паперти канючили, протягивали руки нищие.
Великий князь шагал впереди, за ним толпой валили бояре. Неожиданно Василий остановился, круто повернулся и лицом к лицу встретился с Курбским. Тот не ждал, растерялся, а великий князь ощерился:
— Княже Семён, сказывают, ты по Вассиану плакался, прощаться к нему в монастырь ездил?
Курбский отступил, но взгляд государя выдержал. В предчувствии недоброго глухо бьётся сердце у князя Семёна. А Василий не говорит, мурлыкает:
— И чем тебе, княже Семёнушка, инок Вассиан полюбился, может, не утаишь от меня, сирого и слабоумного? Ну, ну, молчи. Вишь, и бояре мои безмолвствуют.
Василий повёл по толпе немигающим взглядом. Опустили головы бояре, ждут грозы, а великий князь своё гнёт:
— Сдаётся мне, храбр ты, княже. Такие слуги мне нужны. Пора тебе, князь Курбский, во Псков отправляться. Заждались тебя там на воеводстве. Вот и кажи свою удаль противу литвин.
Князь Семён отвёл глаза в сторону, наткнулся взором на Михаилу Плещеева. Тот улыбается злорадно. Доволен, глядючи, как унижают Курбского. Может, ждёт, когда Василий князя Семёна в пыточную отправит и велит предать смерти, как боярина Версеня? Иначе чему скалиться?
Не перечит Курбский великому князю, молчит, что в рот воды набрал. Видно, тем и спасся. Коли б слово поперёк вымолвил, быть бы худу. А то Василию и распалиться не после чего. Остыл, отвернулся. Уже с паперти спускаясь, кинул:
— Так во Псков собирайся, княже Семён. Не оттягивай, не желаю видеть тебя на Москве.
Князь Одоевский строился. Раскатали деревянные хоромы, на их место заложили каменные, высокие, просторные, с верхними и нижними палатами.
Мастеровые свои, не иноземные, умельцы на диво. Кладка узорная, камень к камню подогнан.
Князь посреди двора стоит, подбоченился, не налюбуется.
В углу, за банькой, плотники брёвна на доски тешут. Вонзаясь в медовое дерево, глухо стучат топоры, пахнет сосной.
Переваливаясь на кривых ногах, Одоевский попятился, задрал лысую голову, зашумел на мастеровых, ставивших верх:
— Мал покат?
— В сам раз! — свесился вниз старшой из плотников. Князь положил руки на вислый живот, рот открыл. Ещё на шаг отступил, примерился. Не успел ничего сказать, как во двор, чуть не смяв конём воротнего мужика, въехал Лизута. Замахнулся плёткой на караульного:
— Эко, распялся на дороге!
Завидев Одоевского, поспешно слез с коня. У князя в глазах удивление, зачем оружничий пожаловал к нему, чать, дружбу с ним не водил. А тот к князю подошёл, к уху припал, зашептал:
— Шиг-Алей с Тучковым у осударя. Сагиб-Гирей прогнал их из Казани.
У Одоевского глаза расширились.
— Не врёшь ли, боярин?
— Истину сказываю. Самолично слыхал, как Шиг-Алей осударю сказывал, что казанцы Сагиб-Гирея приняли на ханство и купцов русских пограбили.
— Кака беда! — всплеснул руками Одоевский. — Кака беда!
— Что будет ноне, князь? — засуетился Лизута и шумно выдохнул.
Одоевский не выдержал, прицыкнул на Лизуту:
— Утихомирься, боярин, без тебя тошно. Аль и сам не догадываешься, чему быть? Гирей в Крыму и Казани сели, а коли они на нас с двух сторон попрут, поди отбейся.
Лизута ойкнул.
— Ах ты Осподи, како осударю?
Одоевский сплюнул со злостью, передразнил:
— О-су-дарю! На всю русску землю беда надвигается.
И отвернулся, взялся за бороду, задумался. Окольничий на месте не стоит, суетится.
— А может, минёт?
— Отколь мне ведать, — пожал плечами Одоевский. — Однако сомневаюсь. — И через время сказал: — Ко всему надобно готовым быть, а напервое порубежных воевод упредить. Да мыслю, государь о том позаботится.
— Лютует осударь. На Шиг-Алея кричал, сапогами топал. А уж боярину Тучкову досталось… — Лизута схватился за голову. — Грозил и словесами разными обзывал.
— Теперь что из того. — Одоевский потёр лоб. — Ко всему, смоленская забота одолевает. Заключить бы уговор с королём, всё легче. Неспроста Сигизмунд приднепровских казаков золотом одаривает.
— Ох-хо, — снова вздохнул Лизута, — страсти каки ты, князь, речёшь.
Оружничий долго вдевал ногу в стремя, прыгал на одной ноге, злился. Подбежал мужик, помог усесться в седло.
— Прощай, княже, лучше б и не приезжал к тебе. Не успокоил ты меня, ещё боле напужал, спать теперь не буду. Ох-хо!
Давно затворилась дверь за Шиг-Алеем, а государь всё ещё не остыл, по горнице мечется. Мыслимо ли, Казань упустили! Мухаммед-Эмин десять лет покорство изъявлял. Василий расчёт имел, касимовский царёк Шиг-Алей верным слугой будет. Ан нет. Не удержался на ханстве. Сагиб-Гирей, враг Москвы, в Казань пробрался. Мыслит укорениться. Вишь, чего Гирей алчут, с двух сторон Русь зажать.
Отныне с Казанью миром не урядиться, надобно полки слать, изгнать Сагиба, привести казанцев к покорности. Эк, кабы удача постигла, прибрать Казань, дабы она, как и Великий Новгород, либо Псков, аль иные русские города, за государем и великим князем Московским числилась.
Василий рывком распахнул дверь.
— Эй, покличьте князей Воротынского да Дмитрия Вельского!
Иван Молодой (1458-1490), старший сын и соправитель Великого князя Московского Ивана III, один из руководителей русской рати во время знаменитого «Стояния на Угре» 1480 года, был храбрым воином и осторожным политиком. Если бы загадочная смерть в возрасте 30 лет не прервала жизнь молодого князя, то в историю России никогда не были бы вписаны страшные страницы тирании князя, прозванного Грозным.
Русь начала XVI века. Идет жестокая борьба за присоединение к Москве Пскова и Рязани, не утихает война с Речью Посполитой. Суров к усобникам великий князь Московский Василий III, и нет у него жалости ни к боярам, ни к жене Соломонии — в монастырь отправит ее. Станет его женой молодая Елена Глинская — будущая мать царя Ивана Грозного…Блестящий и пронзительный в своей правдивости роман от мастера исторического жанра!
Роман посвящен времени княжения Ивана Калиты - одному из важнейших периодов в истории создания Московского государства. Это третья книга из серии «Государи московские», ей предшествовали романы «Младший сын» и «Великий стол».
О жизни и деятельности младшего сына великого князя Александра Невского, родоначальника московских князей и царя Даниила Александровича (1261–1303) рассказывают романы современных писателей-историков Вадима Каргалова и Бориса Тумасова.
Романы Н. Алексеева «Лжецаревич» и В. Тумасова «Лихолетье» посвящены одному из поворотных этапов отечественной истории — Смутному времени. Центральной фигурой произведений является Лжедмитрий I, загадочная и трагическая личность XVII века.
Нигилисты прошлого и советские историки создали миф о деспотичности, и жестокости Александра II.В ином свете видят личность царя и время его правления авторы этого тома.Царь-реформатор, освободитель крестьян от крепостной зависимости – фигура трагическая, как трагичны события Крымской войны 1877 – 1878 гг., и роковое покушение на русского монарха.В том вошли произведения:Б. Е. Тумасов, «ПОКУДА ЕСТЬ РОССИЯ»П. Н. Краснов, «ЦАРЕУБИЙЦЫ».
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.