Земля незнаемая - [4]
В крепости — княжий двор. Хоромы из камня ракушечника для князя и большой дружины. В хоромах просторная гридница, опочивальни, наверху горенка. От княжьих хором вытянулось жилье молодшей дружины. Тут же поварня. К воротам подступила караулка для сторожей. Весь другой конец княжьего двора застроен конюшнями. Неподалёку от них крытая дёрном баня. Она без оконцев и топится по-чёрному.
За княжеским двором терема бояр думных из большой дружины. В Тмуторокани боярские хоромы не то, что в Киеве, чаще из сырца, под красной черепицей. Реже встречаются рубленые. Княжий терем и боярские по дереву узорочьем украшены: тесовое крыльцо и оконные наличники хитрой резьбы, что кружево…
С петушиной побудкой подхватился князь Мстислав. В выставленное оконце донёсся окрик дозорных, слышится людской гомон. Мстиславу нет и тридцати. Стройный, широкоплечий, с орлиным носом и голубыми глазами, он в движениях быстр и говорит громко.
Вошёл отрок, помог одеться. Сказал ненароком:
— Вчерась к вечеру византийские гости с хазарами передрались.
— Розняли? — спросил Мстислав.
— Наши караульные подоспели.
— Почто драка?
— То ли хазарские гости греков на торгу обманули, то ли греки хазар.
— Они без этого не могут.
Перехватив ремешком волосы, чтоб не рассыпались, Мстислав направился к крепостным стенам. На пустыре отроки затеяли стрельбу из лука. Князь остановился, крикнул стрелку:
— Что дыхание не переводишь, когда тетиву спускаешь? Ишь, кузнечным мехом грудь ходит.
Отроки дружно рассмеялись. А Мстислав уже лук взял и стрелу наложил.
— Гляди, как надобно.
Стрела, взвизгнув, вонзилась в чурку.
— Во! — одобрительно зашумели отроки.
Отдав лук, Мстислав взошёл на стену, зашагал поверху, разглядывая городни. Иногда трогал подгнившее бревно рукой, хмурился: «Менять надобно».
Завидев стоявшего внизу тысяцкого, спустился:
— Наряди, боярин Роман, людей за лесом.
У Романа лицо суровое, загорелое. Седые усы опущены книзу. Он слушает молча.
— К зиме заготовить надобно да завезти, а с весны почнём новые городни ставить. Только пусть столбы тёсом укроют, а то гнилец дерево прохватит.
Тысяцкий кивнул, пошёл следом за князем: Мстислав шагал легко, зорко смотрел по сторонам. От него ничего не укрывалось. Вон повалила в церковь боярская челядь. Важно прошагал тиун огнищный[13] Димитрий, бороду распушил, посохом пристукивает. Следом за Димитрием просеменила молодка. Завидев князя, стыдливо потупилась. Из Романова подворья две дородные бабы вынесли холсты, пошли отбивать к морю.
Мстиславу это до боли напоминает Киев.
В распахнутые на день ворота въехал конный дозор. Тысяцкий подозвал десятника, спросил:
— Где сторожу несли?
— В печенежской стороне.
Роман отпустил десятника и подождал, что скажет князь. Но тот молчал. Мстиславу пришли на память последние часы, проведённые дома под отчей крышей. Над Киевом сгустились сумерки, и в княжьих хоромах зажгли светильники. Они чадили, отбрасывали на стены причудливые тени. Чуть качнётся пламя, и тени начинают раскачиваться взад-вперёд.
Мстислав сидел в тёмной отцовской опочивальне. Борода у отца взлохмачена, нос крупный, мясистый. Владимир говорил хрипло:
— Я, сын, всего не сказал те там, в трапезной. Не в обиде ли ты, что едешь так далече от Киева? Не мнишь ли себя изгоем? Нет? То и добро. Край тот отдалённый, что щит у Руси Киевской. Окрепнет Тмуторокань, и не страшны станут Киеву степняки. Да и Византии будет над чем поразмыслить. Гостям же торговым путь откроется. Не только же Корсуни византийской быть городом торговым. Надо и Руси на море Русском[14] твердо стать. Разумеешь ли ты всё это, сын?
— Разумею, отец.
— Дружина с тобой пойдёт. Придёт час, и у тя будет много воинов. Приглядись к касогам. Им хазары и печенеги тоже угроза. Касогам с Тмутороканью заодно.
Мстислав слушал отца, а сам был уже далеко. И чудился ему то трубный клич, то звон мечей. Сторона неведомая, как-то ты примешь меня? Но голос отца снова вернул Мстислава в опочивальню.
— А ещё наказываю те, сын. Коли придёт смерть ко мне, не ходи ратью на брата старшего, кто сядет князем киевским. Не разоряй Русь. Слышишь то?
— Слышу, отец.
И почувствовал тогда Мстислав, как сдавило ему горло, не мог слово вымолвить. И не предстоящая разлука была тому причиной, а слово отца о смерти. Неужели чует он её? И хоть редко видел Мстислав ласку, стало жаль отца. Мальчишкой посадил его отец на коня. Крепко ухватился Мстислав за гриву и не испугался даже, когда понёс конь. Отец сказал довольно: «Хорошо сидишь на коне, Мстислав».
И ещё раз познал он отцовскую похвалу, когда впервые один на один свалил свирепого тура…
Мстислав тряхнул головой, отогнал воспоминания. Ещё раз наказал тысяцкому:
— Так гляди же, боярин Роман, о лесе не запамятуй. А рубить пусть бояре холопов пошлют.
От князя Владимира прискакал в Тмуторокань гонец с доброй вестью: «Печенеги побиты и в степь ушли».
