Земля незнаемая - [110]

— Не из Русской ли ты земли, человек, и не в Таматарху путь твой?

— Ты угадал, человек. Русский я, и зовут меня Любомир. Но только дорога моя из Тмуторокани в Киев.

— Плохо! Ай-яй, как плохо, — посокрушался мастер.

— Что же в том плохого? — показав в улыбке зубы, спросил Любомир.

— Коли б ты в Таматарху путь держал, я бы с тобой для Давида весть передал.

— Это не о старшине ли купцов тмутороканских Давиде ты, человек, речь ведёшь?

— С нём самом.

— Вон оно как, — посерьёзнел Любомир, — не приплывёт он боле в Корсунь, не увидишь ты его, человек, ибо нет в живых Давида.

— Умер, сказываешь, — опечалился мастер, развёл руками. — Нежданно как. — И зашагал прочь, потупившись.

— Обожди, человек! — окликнул его Любомир. — Что хотел сказать ты Давиду? Есть здесь гость тмутороканский по имени Славин. Одно лето Давид и я плавали с ним к грекам, в Царьград. Так не сгодится ли ему та весть?

Золотых дел мастер воротился, шепнул:

— Катапан Клавдий, сказывают, в Константинополь отбыл, но ты не верь тому. В великом таинстве к касогам он взял путь. Так ему базилевс велел, о чём речь у него с варварами будет, не ведаю… Да скажи тому гостю Славину, что такие вести Давид князю своему поспешал передавать, а князь меня гривнами за то одаривал.

— Спасибо тебе, человек. Я же слова твои без промедления передам Славину и накажу, чтоб в обратный путь он поторопился…

Семя, кинутое Клавдием, дало всходы. Отбыл катапан в Херсонес, а князя касогов речи Клавдия не покидают, в них его, Редеди, думы. Давно копит он гнев на Мстислава, не хочет смириться, что принимает князь таматархский на жительство Редеди ослушников и в дружину берет. Знать, настала пора не полюбовно, а оружьем решить ту тяжбу.

В дальние и ближние племена поскакали гонцы. Извещал Редедя своих меньших князей и владетельных старшин, что идёт с дружиной на русов.

Суетно в аулах. Со времени Святослава не воевали касоги с Русью, не обнажали мечей. На Редедин зов торопились князья с малыми дружинами, у подножия гор, где дорога круто поднималась в Редедин аул, ставили шатры, поджидали Редедю. А он уже спускался вниз, к морю. Следом скачут бейколы, переговариваются. Князь не слушает их. Впереди река преградила дорогу. Редедя направил коня в воду. Дно неровное, каменистое, и лошадь ступает осторожно. На другом берегу она встряхнулась, долго отфыркивалась. Из-под смоляных, нависших бровей Редедя следит за переправой. Горный поток швыряет брызгами, окатывает всадников. Вот последний из них выбрался на берег. Взмахнул Редедя властной рукой и пустил повод. Почуяв свободу, конь легко понёс седока, а позади дробным цокотом ударили по каменистом земле сотни копыт.

Касог спешит, касог не знает устали. Тонконогий конь то пластается птицей, то переходит на размашистую рысь. Касог не таится, гонит смело. Короткий привал и снова в седле.

Первым касога обнаружил рыжий гридин, засевший в высоком чакане. На высохшем лимане чакан вымахал густой и сочный. Вперемежку с ним вытянулись стрелы камыша. Где-то в их зарослях гогочут дикие гуси, крякают утки, сиротливо кукует кукушка.

— Микула, — толкнул рыжий гридин товарища, — гляди, вершник! — Он приподнялся в стременах.

Гридин, названный Микулой, встрепенулся, приложил ладонь козырьком ко лбу.

— Где приметил?

— Ты в низину гляди, за вётлами. Вон, вон выскочил!

— Вижу! А и верно, кажись, касог. Ну-тка, перехватим?

Проговорив это, гридин пустил лошадь наперерез. Следом, пригнувшись к гриве, мчался товарищ.

— Стой!

Касог услышал, повернул голову и, разглядев русов, натянул повод. Конь заплясал, закружился. Гридни сравнялись. Рыжий перегородил дорогу, схватился за меч. Стройный чернобородый касог метнул тёмными, как уголья, глазами, хрипло крикнул:

— Тамтаракай! Князь русов!

— Слышь, князь, говорит, ему надобен? — переглянулись гридни. — А ну, гони за ним! — решился Микула.

В Тмуторокань въехали к вечеру. Солнце ещё показывало из-за моря половину диска, но на улицах встречались редкие прохожие.

На горца никто не обращал внимания, мало ли их у Мстислава в дружине. У княжьего терема, едва с седел соскочили, наткнулись на тысяцкого Романа.

— Кого привёз, гридин Микула? — спускаясь с порожек, спросил он, прищурившись. — Никак, бейкола изловили?

— Нет, боярин, — поправил рыжий гридин. — Касог к князю Мстиславу весть вёз.

— Вот оно как, — пригладив усы, насмешливо протянул Роман. — В чём же та весть заключаемся? Пойдём-ка, сведу тя к князю. Да саблю сыми, — сердито ткнул пальцем горцу в бок.

Тот что-то заговорил быстро по-своему, закрутил головой. Видно, понял, о чём сказал ему боярин.

— А леший с тобой, — махнул тысяцкий, — пойдём уже.

В полутёмных покоях Мстислав был один. Увидев боярина и касога, удивился.

— От Редеди к тебе, сказывает.

За спиной тысяцкого показался тиун.

— Кликни-ка толмача, боярин, — велел Мстислав Димитрию.

Редедин гонец стоял невозмутимо. Вошёл толмач.

— Спроси его, что он привёз нам.

Горец заговорил. Толмач переводил слово в слово. Насупив поседевшие брови, Мстислав слушал внимательно, потом прервал толмача:

— Скажи ему, пусть он передаст Редеде изустно: коли он на нас идёт с дружиной, то и мы встретим его не по-дружески, с дружиной. Пусть нас битва по справедливости рассудит.