Земля несбывшихся надежд - [88]
Потом я сказал:
— Сынок, ее больше нет.
И вдруг на его лице появилось выражение такой досады и такой боли, что он стал похож на загнанного раненого зверя. Он открыл рот, будто для того, чтобы сделать вдох, а вместо этого вдохнул пролетавшего мимо духа. Дух, которого Лакшмнан проглотил, был неистовым, бушующим и вызвал самое невероятное превращение. Сын готов был наброситься на меня, своего отца. Его плечи стали крепче, руки сжались в тяжелые шары, но до того, как зверь мог наброситься на меня, в комнату вошла Лакшми. Произошло другое удивительное превращение: неконтролируемая ярость покинула Лакшмнана. Его голова вдруг опустилась, плечи ссутулились, и кулаки разжались, как у мертвого. Он боялся матери, инстинктивно чувствуя ее силу и превосходство. У неконтролируемого монстра был хозяин. Его хозяином была его мать.
Прошлое — это безрукий и безногий калека с лукавыми глазами, мстительным языком и долгой памятью. Оно будит меня утром, ужасно усмехаясь у меня над ухом. «Посмотри, — шипит оно, — посмотри, что ты сделал с моим будущим».
И все же я ожидаю за дверью, что она вдруг появится.
«Папа! — кричит она, держа в руках пустяшный зеленый камешек, — кажется, я нашла зеленый малахит!» Мое изорванное в клочья сердце живет так уже двадцать три года. И каждый вечер, когда она не вбегает в двери, закат становится чуть более хмурым, дом чуть более чужим, дети чуть дальше от меня и Лакшми чуть более сердитой. Это была война. Она так много отобрала у всех. Не только у меня.
Я не отважный человек, и все знают, что я не умен. Кроме того, я даже не интересный человек. День напролет я сижу на своей веранде, дремлю, сплю и всматриваюсь в никуда. Черт возьми, как же я ненавижу японцев! Эти подлые желтые лица, эти холодные черные щели, в которые они смотрели, когда она умирала. Даже звучание их языка может сделать меня холодным от убийственной ярости. И как только Бог мог сотворить таких жестоких людей? Как мог Он позволить им забрать единственное настоящее сокровище, которое у меня когда-либо было? Иногда я не могу заснуть от мыслей обо всех тех муках, которым бы я их подверг. Кусочек за кусочком я отрезал бы им руки и вешал бы затем на деревья, или набил бы им рот иголками и заставил бы съесть, или, возможно, разжег бы небольшой дружеский огонь под их ступнями, чтобы слышать запах их горящих пальцев. Да, они не дают мне заснуть, эти дьявольские мысли. Я ворочаюсь с боку на бок на своей большой постели, и моя жена, эта моя редкая бабочка, что-то раздраженно бормочет. Вот что сделала снами война. Она вселила в нас аппетит ко всему, что нам раньше никогда не нравилось и абсолютно не было свойственно.
В пятницу вечером Анна промокла под дождем. К субботе у нее была уже явная простуда. Я уложила ее в постель, растерла ей грудь тигровым бальзамом, дала выпить напиток из горячего кофе с вбитым туда яйцом и завернула в несколько одеял; но в воскресенье уже появилась мокрота. Когда я только услышала эти ужасные хрипы, меня охватил страх. У Анны появились первые признаки болезни, из-за которой Мохини не вынесла жестоких издевательств японцев; иначе они бы вернули ее разбитое тело, как они это сделали с А Мои. Я побежала к дому Старого Сунга.
— Крыса с красными глазами, — запыхавшись, прокричала я его кухарке. — Где я могу ее взять?
Принесли клетку с беременной красноглазой крысой. Айя отказался даже смотреть на нее. Он пытался отговорить меня, но я уже приняла решение.
— Она должна проглотить это животное, — твердо сказала я суровым голосом, не терпящим возражений.
Анна посмотрела на крысу с явным страхом в глазах.
— Мам, собственно, я думаю, что сегодня мне уже гораздо лучше, — объявила она с сияющей улыбкой.
— Правда? Тогда иди сюда, — холодно сказала я. Я приложила ухо к ее груди и услыхала ужасные хрипы. — Севенес, растолки немного имбиря для твоей сестры, — крикнула я.
Анна вернулась в спальню, плечи ее поникли. Почему все ведут себя так, словно я делаю что-то такое, что им повредит? Я просто хотела, чтобы моя дочь опять поправилась. Я всем своим сердцем жалела, что не дала новорожденного крысенка Мохини. Если бы я не прислушалась к параноидальным аргументам моего мужа, она, может быть, была бы сейчас жива. Крыса уже почти была готова разродиться. Главным моментом было проглотить крысенка в первые несколько мгновений после его рождения, сразу после снятия с него пленки. Я следила за мамой-крысой очень внимательно. Часто она разглядывала меня своими умными сияющими глазками, стремительно бегая по своей клетке. Интересно, знала ли она, что мне нужны ее детеныши. Я содержала пол клетки очень чистым.
Крыса разродилась. Еще до того, как она могла начать вылизывать новорожденных своим переносящим болезни языком, я вынула из клетки одного маленького розовато-красного крысенка размером не больше моего большого пальца. Он едва шевелил своими лапками. Я быстро завернула его в чистую ткань. Анна смотрела на меня тревожно, с недоверчивым выражением. Она начала трясти головой и пятиться назад. Я следовала за ней, пока она не уперлась в кровать.
— Мам, я не могу. Пожалуйста, — прошептала она.
