Земля несбывшихся надежд - [134]

Я также потратила немного денег на шелковую ночную рубашку. Восхитительно свежая и легкая, словно ветер, она сразу же выскальзывала у меня из рук. Я краснела, думая о том, как отреагирует на это Люк. Она была чисто белая, но на самом деле так далека от чистоты моих помыслов, насколько это вообще было возможно. Я понимала, что купила ее для того, чтобы снова увидеть незнакомца, который жил в Люке. Того самого, которого я лишь мельком увидела тогда возле озера. Он казался удивительным парнем и заставил меня почувствовать что-то темное глубоко внутри меня. Я признаюсь, мне хотелось, чтобы он прижал меня к своему крепкому телу, пока я не почувствую себя его частью. Пока я не почувствую, что таю и проникаю внутрь его груди, в его тело. Очутившись внутри него, я действительно его узнаю. И тогда я бы могла доказать папе, что он был не прав, раз и навсегда. В конце концов, я знаю, что папа ошибался столько раз в жизни. Чего стоят только все те сделки, не удавшиеся из-за того, что он неправильно понял своих партнеров.

После всех дней лихорадочной подготовки и ожидания день моей свадьбы вспышкой пронесся у меня перед глазами, словно фильм при ускоренной перемотке. Я помню маму, которая выглядела ослепительно и гордо улыбалась в своем темно-синем парчовом сари, и ярко одетых женщин, чьи колкости по поводу расовой принадлежности Люка были нейтрализованы при известии о его огромном богатстве. Их бурлящий котел со злобными комментариями был разбит их же завистью. Папа, бедняжка, плакал. Слезы появлялись из уголков его глаз и стекали по щекам, а ярко одетые женщины считали, что это были слезы радости. Где-то сзади, у колонны, стояла тетушка Анна. На ней было простое зеленое сари с тонкой золотой каймой, в волосах — красные розы, а на губах — грустная улыбка. Я знала, что она волнуется из-за меня. Боится, что я буду съедена чудовищем по имени Люк. Помню долгий путь к возвышению, где меня ждал Люк, и тогда, видя его темные спокойные и исполненные любви глаза, я избавилась, наконец, от сомнений в том, правильное ли решение я приняла.

— Я люблю тебя, — прошептал он мне на ухо.

Ах, он любит меня!

Этот момент я навсегда сохраню в памяти как нечто бесценное. Помню, как я пыталась затолкать что-нибудь в свой испытывающий отвращение к еде желудок, а потом мы бежали к открытым дверцам автомобиля, в то время как на нас сыпались пригоршни цветного риса.

— Счастлива? — спросил Люк. На его лице была снисходительная улыбка, благодаря которой я чувствовала себя ребенком.

— Очень! — сказала я.

Лондон был красивым, но очень холодным. Голые деревья, люди на улицах торопятся, закутавшись в толстые темные пальто. У англичан вытянутые бледные лица, и они совсем не похожи на туристов в Малайзии — загорелых и красивых, с золотистыми полосами на волосах. На автобусных остановках они не тратят времени зря, с любопытством рассматривая друг друга, как малайцы, а мгновенно прячут свои носы в книги, которые носят с собой везде, куда бы ни шли. Это такой прекрасный обычай.

Мы остановились в отеле «Клариджес». Какая роскошь! Обслуживающий персонал в ливреях и с длинными носами. В холле стояла десятифутовая рождественская елка с золотыми и серебряными колокольчиками и мигающими лампочками. Мне было очень страшно заходить в эти комнаты с высокими потолками без Люка. Это было так, словно я попала на страницу рассказа Генри Джеймса. Так старомодно, так по-английски и так по-взрослому.

— Да, мадам, конечно, мадам, — говорили прислужники великодушно, но я видела, что не нравилась им, потому что они смотрели на меня свысока и безучастно своими холодными, тусклыми глазами.

На ужин мы отправились в красивое место, которое называлось Ля Ви ан Роз. Люк заказал шампанское. Кажется, я очень повеселела, раздавливая во рту тысячи пузырьков. Зато теперь я знаю, что терпеть не могу икру. У меня, должно быть, появился вкус. В любой момент подавайте мне тарелку лапши лакса! Шоколадный мусс на десерт был божественным. В пьяном тумане я размышляла, почему этого всего не было у нас в Малайзии, и была убеждена, что могла бы есть это целый день.

После десерта Люк заказал коньяк в округлом, как воздушный шар, бокале. Во время ужина он был очень спокоен, много улыбался, сидел глубоко в своем кресле, ел очень мало и так внимательно смотрел на меня, что я почувствовала, как в глубине души становлюсь безнравственной, и не могла понять, о чем он думает. Люк расплатился.

— Пойдем, — сказал он, поддержав меня, чтоб я не упала. Молча шли мы вдоль черной реки, слушая плеск воды о каменный берег. Это было прекрасно. Холодный ветер обжигал мне щеки, ноги мерзли, но ничто не могло затмить красоту приглушенных желтых огоньков, которые были отражением гроздей уличных фонарей. Время от времени мимо нас проплывали лодки. Становилось так холодно, что Люк крепко прижал меня к себе. Я чувствовала его запах и тепло.

В тот вечер я поняла, что люблю его до боли.

— Давай возвратимся в отель, — прошептала я. Я не могла уже дождаться, когда буду лежать рядом с ним, когда буду принадлежать ему.

В номере гостиницы я снова стала кроткой. На миг я подумала, не одеться ли в тот тонкий шелк, что лежал у меня в чемодане, но от одной только мысли об этом краска бросилась мне в лицо. Я решила, что у меня всегда будет завтра. На стеклянном столике стояла бутылка шампанского в ведре со льдом и большая миска ярко-красной клубники. Я прислонилась к колонне и смотрела, как Люк поднимает бутылку. Он вопросительно поднял бровь.