Земля изначальная. Начало пути - [79]
– Значит, нам очень повезло с экскурсоводом. Я уже хотел было возложить эту нелегкую ношу на Надю, но, боюсь, в таком случае наша экскурсия превратилась бы в поход по разрушенным ресторанам.
– А вот умничать не надо, уважаемый Станислав Николаевич! Я, между прочим, в отличие от вас, и в Лувре была, и даже в Фонтенбло[203]!
– Не буду уточнять, что ты там делала. Но давай эту тему оставим на вечер. Ольга, просвети вкратце необразованных аборигенов об исторических ценностях столицы некогда цивилизованной Европы.
– А вся история этой Европы здесь, в этом здании. И даже то, что происходит сейчас, выполнено в тринадцатом веке и показано на витражах вон того окна, в виде розы, – девушка показала на огромное круглое окно почти под самым потолком.
– Что ты имеешь в виду?
– Все витражи этой часовни посвящены пятнадцати библейским сюжетам. Они начинаются вон там, с Книги Бытия, и заканчиваются Апокалипсисом на этом самом витраже.
– Там же ничего не видно, все покрыто льдом.
– Надя, даже если я постараюсь и очищу этот чудом уцелевший витраж, что нового ты там рассчитываешь увидеть? Я думаю, что древним мастерам и в страшном сне не могло привидеться то, что происходит сейчас наяву. А если очень хочется увидеть картинку апокалипсиса, предлагаю выбраться на свежий воздух и посмотреть на это зрелище своими глазами. Ольга, откуда в Париже открывается самая лучшая обзорная панорама?
– Конечно, со смотровой площадки Эйфелевой башни, но я не уверена, что она сохранилась и находится в нормальном состоянии. Соседнее с нами здание – это Нотр-Дам де Пари. С его башен должен открываться великолепный вид на левый берег и Латинский квартал[204]. К тому же, это центр и сердце Парижа. Здание возведено на месте древнеримского алтаря Юпитеру, а еще раньше здесь было капище друидов и древних галлов.
– Стас, чего мы тут торчим? Ольга все эти познавательные вещи может рассказывать и на свежем воздухе. Собор – так собор. Полетели уже на эту вашу колокольню.
– Даже не хочу напоминать, кому принадлежала идея посетить эту часовню. Оленька, а ну-ка, напрягись и представь эту свою башню.
Мощный порыв ветра ударил в лицо и едва не сбил с ног группу туристов, внезапно появившуюся на крыше левой башни старинного собора. Вид с почти 70‑метровой высоты открывался действительно потрясающий. Просвещенный некогда Париж лежал у их ног. Совсем рядом, на другом берегу пустого русла Сены, находился Латинский квартал со своим неизменным символом – Сорбонной. Воды реки, вероятно, ушли вместе с мощным отливом, а заполниться вновь она уже не имела возможности или источников.
Стас никогда не бывал в Париже но, даже не будучи такой романтической натурой, как Ольга, был поражен видом древнего города. Возможно, потрясал именно вид мертвого города, покрытого льдом и снегом. Города, восставшего из морских пучин. Города, потерявшего свой изысканный лоск и аристократизм и, тем не менее, оставшегося нетленным памятником величию человеческой мысли.
Центр Парижа не слишком пострадал от метеоритной бомбардировки, и только переломленная пополам ажурная конструкция гениального Эйфеля напоминала о последствиях космического столкновения. Стоящая у подножия башни каменная горгулья[205], подперев рукой голову, уныло наблюдала за пустынными улицами, покрытыми заледеневшими зелеными водорослями. Еще три месяца назад по этим улицам бродили толпы туристов, а в узких улочках Латинского квартала лохматые художники старались запечатлеть силуэты и образы, казалось бы, вечного города.
Париж был мертв. Сторожевая система Стаса в радиусе пятнадцати-двадцати километров не улавливала ни единой искорки жизни. Да и откуда взяться жизни в городе, два дня назад поднявшемся с двухсотметровой глубины, со дна океана? Спутницы Стаса молча смотрели на открывшуюся панораму. Он старался не трогать мысленную и эмоциональную сферу своих подруг, как, впрочем, и остальных представителей рода человеческого, но общий остаточный фон улавливал всегда. Сейчас и без его экстрасенсорных возможностей было понятно, что девушки подавлены увиденным, а мысли о грядущем для них просто невыносимы. Человеку непросто жить со знанием того, что он безнадежно болен, а знание часа своей смерти по силам только сильному духу.
– Лучше бы я не видела такой Париж, – тихо и грустно произнесла Ольга.
– Да, Стас, какое-то печальное турне получается. Безнадегой попахивает… А нам и своей хватает. Вот скажи, зачем ты нам все это показал? Бренность нашу подчеркнуть? – Надя зло посмотрела на Стаса.
– Ничего я не хотел подчеркнуть. Конечно, мог бы и пожалеть вашу психику, тут вы правы. Наверное, мне просто нужно было с кем-то разделить эту ношу.
– Давай вернемся домой, Стас, – Сашка всем телом прижалась к нему. – У камина тепло и уютно, а то, что нас ждет впереди, мы сегодня увидели, и это знание меня не радует, но от него никуда не денешься. Если кто-то и способен нам чем-то помочь, то это только ты, но, судя по твоему взгляду, ты и сам не знаешь как.
