Земля горячая - [97]

Нас позвали в зал. Собрание уже началось. Председательствовал Бакланов. Мне показалось странным, что Булатов не попал в президиум. Но тут Семен Антонович спокойно, с достоинством поднялся вдруг на сцену — важный, под глазами вельможные мешочки, — сел за стол президиума, рядом с председателем. На лице Бакланова мелькнула улыбка, он что-то шепнул Булатову на ухо, но тот отмахнулся. Из зала послышались смешки.

— Чего это Булатов-то выставился? Чай, не выбирали! — крикнул кто-то.

Семен Антонович грубо сказал Бакланову:

— Кончай этот базар, веди собрание.

Бакланов резко поднялся и неожиданно сказал:

— Товарищи, прежде чем предоставить слово для отчетного доклада, я предлагаю обсудить непартийное поведение коммуниста Булатова…

— Пусть сидит, раз ему так хочется, — послышался чей-то хриплый насмешливый голос.

Булатов рыскал злыми глазами по залу, пытаясь разглядеть того, кто так непочтительно посмеялся.

— Хорошо, — сказал Бакланов, — тогда давайте проголосуем. Кто за то, чтобы ввести товарища Булатова в состав президиума?

Шура, сидевшая недалеко от меня, что-то громко шептала Минцу. До моего слуха донеслось:

— Это же не в первый раз! Он на профсоюзные собрания частенько опаздывает, зато прямо проходит в президиум…

— Да это все мелочи, — ответил Минц.

«Мелочи? — подумала я. — Нет, это не мелочи, по таким мелочам определяется лицо человека».

Не много рук поднялось за то, чтобы ввести Булатова в состав президиума, но и против никто не голосовал. Многие просто воздержались.

Когда наконец в зале стало тише, Бакланов кивнул Пышному. Толя вышел на трибуну, солидно откашлялся, отпил воды из стакана и начал…

Я вслушивалась в каждое его слово и никак не могла понять, что он делает: то ли читает отчетный доклад, то ли глаголет о подвижнической жизни Булатова на Камчатке. Непомерным славословием и фальшью было проникнуто чуть ли не каждое слово Толи.

— …По его личной инициативе вырос поселок портовиков, постоянных работников порта, а не сезонников! К нам идет новая техника, вырос коллектив, причем здоровый коллектив. Правда, есть еще у нас люди, которые вставляют палки в колеса, не дают спокойно работать. Мы, коммунисты, должны дать им отпор…

Сзади меня кто-то крикнул:

— Кому это «им»?.. Яснее!

Толя оставил возглас без внимания, продолжая твердить о больших успехах в работе порта. Я негодовала после каждой его тирады — ни одного слова критики в свой адрес, в адрес партбюро. Ай да Пышный! Прямо жонглер! Кроме того, в докладе ни слова не говорилось о разногласиях между Булатовым и Ерофеевым. Зло на Пышного росло с каждой фразой. Я чувствовала себя усталой, очень хотелось есть, а тут этот пустой доклад. И для чего я торчу здесь? Спасибо еще, Шура сунула мне небольшой сверток с двумя бутербродами. Я отламывала по кусочку, поминутно оглядываясь.

Доклад наконец кончился. Тут же было решено вопросы задавать в письменном виде — Толя ответит на них после прений.

Первые выступающие в унисон с Пышным пели бесконечные дифирамбы Булатову. Но вот вышел на трибуну Ерофеев и сразу повернул ход собрания в другую сторону.

Я взволнованно прислушивалась к его спокойному, чуть насмешливому голосу.

— …А зеркало-то перед нами поставил товарищ Пышный с изъянцем. Ишь какие красавцы мы в этом зеркале! Прямо скажу, товарищи, — доклад совершенно не самокритичен. В порту грубо нарушалось трудовое законодательство, а партбюро по этому поводу так и не собралось. Ничего не было предпринято. Да разве не наше это дело — отдых и работа людей? Это главное, это самое главное наше дело. Теперь насчет лесоматериала. Тут Пышный хвалил Булатова за строительство домов. Что ж, дело сделано неплохое, рабочие выражают руководству порта свою благодарность. Но за чей счет это сделано? За счет севера Камчатки, где лес в сто раз нужнее, чем у нас, где тоже нуждаются в постоянных кадрах, а не в сезонниках. Порт беззаконно, воровски присвоил чужой груз. Мне, товарищи, как моряку, стыдно за всю эту грязную историю. Позор падает на весь наш коллектив. Честное слово, так бы и провалился сквозь землю. Прямо скажу — таким, как Пышный и Булатов, из-за подобных дел не место в руководстве партийной организации порта.

Вслед за Ерофеевым на трибуну поднялся Минц. Он сказал всего несколько слов, но слова эти упали в зал, словно искры в солому:

— Булатов приказывал мне по возможности скрыть дело с пиломатериалами. «Мы лишимся премии» и так далее. А мне кажется, что коллективу такие премии не нужны! Булатов забывает о чести порта. Нас заставят не только уплатить за украденный, — да-да, я не боюсь этого слова, — за украденный груз, но и вынудят в конце концов вернуть его!

Тут-то и началась буря! Никогда еще «Богатырь» не видел такого шквала. Поднялся весь зал. Булатов сидел красный как рак, будто его только что кто-то вытащил из парилки. Сначала Семен Антонович пытался было записывать что-то, потом нервно сунул блокнот и авторучку в карман. Лицо его приняло горько-обиженное выражение. Коммунисты выступали один за другим. Крепко досталось и Булатову и Пышному. «Наш Толя» — слова эти произносились сегодня иронически, зло. «Наш Толя всех готов понять, всем помочь, всех похвалить. Прямо не секретарь, а всепрощающий пастырь».