Земли обагрённые кровью - [6]

— Смотрите-ка! Ну и народ эти греки! И как это их бог сделал греков такими умными?

Через некоторое время Шевкет снова пришел в Кыркындже. Он принес нам меду и сыру в благодарность за все, что мы сделали для его отца. Потом отозвал меня в сторону, вынул из кармана завязанный узелком платок, достал из него монету, вложил ее мне в руку и смущенно прошептал:

— Зажги от меня свечку. Может быть, наши боги подружатся, как и мы…

Поднимаясь сейчас в гору, чтобы попрощаться с ним, я вспоминал приятные часы, которые мы провели вместе, и у меня стало тяжело на сердце. Приближаясь к месту, где он обычно сидел, я вложил два пальца в рот и громко свистнул. Ухо Шевкета сразу уловило свист. Он ответил таким же свистом и, прыгая, как косуля, с уступа на уступ, уже бежал мне навстречу, радостно размахивая палкой.

Не успел он перевести дух и поздороваться, как я объявил ему новость:

— Знаешь, Шевкет, я уезжаю. Отец посылает меня в Смирну.

Маленький турок смертельно побледнел и выронил палку. Я стал объяснять ему, в чем дело, старался, как мог, утешить его.

— Отец говорил, что у меня острый глаз и хорошая голова, поэтому я должен выйти в люди, приглядеться к торговле, сам научиться торговать.

— Торговать? А что значит научиться торговать? — недоуменно спросил он.

— Научиться торговать… это значит, что ты будешь сам воровать и не давать другим себя обворовывать, — ответил я серьезно.

— И как только твой отец мог выбрать для тебя такую постыдную работу, он ведь честный человек! — презрительно проговорил Шевкет.

— Ты меня не понял. Он совсем не хочет сделать из меня вора, которого сажают в тюрьму… Как бы тебе получше объяснить… Ты видал важных, красиво одетых господ, которые приезжают к нам из городов и покупают сразу весь урожай? Вот это и есть торговцы. Они забирают у нас изюм, инжир, маслины и табак за бесценок, а сами в городе продают дороже. Понимаешь? Вот тебе легкий заработок.

— Подумать только! — удивленно воскликнул Шевкет.

Этот наш разговор я часто вспоминал уже в Смирне.

* * *

Матери было очень тяжело отпускать меня, такого по ее мнению маленького, одного в чужой город, ей хотелось еще хоть на год оставить меня дома. Непредвиденный случай помог сбыться желанию матери. Мне предложили работу в соседней деревне Белеви. Там было поместье Мулы-эфенди, в котором теперь хозяйничали его сыновья Хусейн и Али. Это были добродушные парни, предпочитавшие веселую и праздную жизнь работе и занятиям политикой.

Они взяли управляющим в поместье хитрого грека Анестиса и сказали ему: «Ты бери на работу греков, они умеют делать деньги…» Анестису только это и нужно было. Он принялся хозяйничать в Белеви и в первую очередь отобрал лучших работников из Кыркындже. Они засевали поля, косили, собирали урожай маслин, ухаживали за скотом, работали в сыроварне, рубили лес.

Беи изредка наезжали в поместье с музыкантами и пестро одетыми женщинами, отпирали родительский дом, веселились несколько дней и уезжали. Перед отъездом, немножко протрезвившись, они подписывали, не проверяя, счета, которые подавал им Анестис. Но однажды Али-бей заинтересовался:

— Послушай, Анестис, ты сам пишешь все эти цифры?

— Сам, эфенди.

— Глупец, а почему бы тебе не взять в помощь писаря? Ведь ты и пропустить что-нибудь можешь, обсчитаться.

Анестис воспринял эти слова как намек и заволновался, потому что руки у него были замараны. Он приехал в Кыркындже, явился к моему отцу и сказал:

— Я слышал, Димитрос, что твой сын Манолис хорошо разбирается в цифрах. Не пошлешь ли ты его ко мне на помощь в Белеви? И тебе будет выгодно. Али-бей собирается весь год прожить в поместье, я хочу привести в порядок свои книги.

Отец очень нуждался в деньгах, потому что его здорово надули торговцы при покупке у него изюма. И он согласился. Таким образом я вместо Смирны очутился в Белеви, утопающем в зелени лесов и тучных пашен.

Анестис поначалу был со мной добр и ласков. Но как только я все привел в порядок, сразу переменился. Он понял, что я больше, чем ему бы хотелось, разбираюсь в делах, испугался, что я пойму его грязные махинации и могу ему навредить. Его действия возмущали меня. Он обсчитывал работников, экономил на их еде, штрафовал из-за пустяков, придирался по всякому поводу: почему долго задерживаешься в уборной, почему мало воды в бороздах, почему много воды в бороздах?.. Он, словно одержимый, стремился увеличить богатство своих хозяев, чтобы разбогатеть самому и чтобы они дали ему еще больше власти.

Однажды вечером старик Стефанис не выдержал и сказал: «Смотри, Анестис! Слишком много грехов у тебя на душе. Бог тебя накажет!» На следующий день — это была суббота — Анестис выдал старику заработанные деньги и прогнал его. А бею сказал: «Любит выпить старик, руки у него дрожат, только даром хлеб ест».

А с одним мальчиком-арабом Анестис поступил еще более подло. Это было в первую неделю после моего приезда в поместье. Анестис нанял нескольких ребятишек из деревни Куюмджи, выжимал из них все соки, а платил всего лишь тарелкой супа в день. В Куюмджи жили арабы, издавна находившиеся в рабстве у турок. Потом их освободили от рабства и дали по клочку земли, на которой еле-еле можно было уместить хижину, а о том, чтобы посадить хотя бы немного лука или салата и думать было нечего. Незыблемой собственностью была у них только улыбка, обнажавшая ровные белоснежные зубы. В деревне было около ста хижин, сплетенных из ивовых прутьев и обмазанных коровьим навозом с глиной. Арабы от зари до зари работали на своих прежних господ. Они, как проклятье, встретили освобождение: раньше им хоть о работе не приходилось думать, а теперь у них была одна забота: как бы не потерять заработок и не оставить голодными своих детей. И поэтому им приходилось работать еще больше.