Земли, люди - [65]

Послѣ завтрака, внизу, одинъ изъ распорядителей клуба, предлагаетъ карточку: приглашеніе на слѣдующій завтракъ.

— Въ субботу, въ часъ дня... Будемъ очень рады.

Завтракъ, оказывается, въ честь Литвинова! Отказъ отъ любезнаго приглашенія, видимо, огорчаетъ распорядителя: какъ можно быть такимъ нетерпимымъ?

— О, да, конечно! — говоритъ ему по-англійски старая дама въ мѣхахъ. — Но нельзя ли мнѣ также получить карточку для моей дочери?..

Видъ у нея встревоженный: вдругъ ея дочери нельзя будетъ чествовать Литвинова?..

Недавно гдѣ-то появился рисунокъ талантливаго французскаго каррикатуриста: «кто что читаетъ?» На рисункѣ была изображена маркиза, — передъ ней лежалъ романъ Карко, изъ быта парижскихъ апашей. Рядомъ художникъ изобразилъ апаша, — онъ читалъ романъ Поля Бурже, описывающій жизнь маркизовъ. Это не только остроумно, но и вѣрно. «Будущій историкъ» (ужъ такъ принято ссылаться на будущаго историка), вѣроятно, остановится на вопросѣ, почему въ тридцатыхъ годахъ нашего вѣка такъ потянуло къ Литвиновымъ всевозможныхъ маркизъ, — и желѣзнодорожныхъ, и хлопчатобумажныхъ, и нефтяныхъ, и самыхъ настоящихъ. Хватитъ ли только у историка чутья для того, чтобы не искать глубокихъ причинъ у одного изъ наиболѣе комическихъ проявленій глупости въ ея чистомъ, неумирающемъ видѣ?

________________

Путеводитель предписываетъ: изъ Женевы съѣздить въ Ферней, — всего двадцать минутъ въ трамваѣ, и вы увидите домъ, въ которомъ Вольтеръ прожилъ долгіе годы. Я поѣхалъ — и не увидѣлъ дома Вольтера. Ферней послѣ войны перешелъ къ нѣкоему мосье X. Онъ не считаетъ нужнымъ показывать домъ посѣтителямъ и даже, по слухамъ, производить тамъ какія-то передѣлки. Это общественный скандалъ, но право собственности священно. Спрашиваю въ деревенской кофейнѣ, кто такой мосье X. Оказывается, очень гордый человѣкъ, «заработалъ» во время войны огромное состояніе, и на свои кровныя (именно кровныя) деньги пріобрѣлъ Ферней. Это не домъ Вольтера, это его домъ. И посѣтители, сворачивающіе съ большой дороги на узкую аллею № 28, ведущую къ двухэтажному бѣлому зданію, — въ концѣ ея, у воротъ сада, натыкаются на то, что Эдуардъ Эрріо назвалъ «le mur d’argent». Оборванный садовникъ, представляющій власть денегъ, непреклонно отвѣчаетъ: «Мосье X. не разрѣшаетъ осматривать усадьбу».

Хорошо, что я ее видѣлъ лѣтъ двадцать тому назадъ, когда она еще принадлежала болѣе культурнымъ людямъ. За эти страшные годы у каждаго изъ насъ прошла жизнь; открылись новыя главы въ безсвязномъ и безтолковомъ авантюрномъ романѣ исторіи. Съ каждой новой главою мѣняется и отношеніе къ великимъ людямъ.

Это былъ, конечно, очень большой человѣкъ. Если теперь писательское званіе пользуется уваженіемъ, — по крайней мѣрѣ, въ теоріи, — то этимъ мы, прежде всего, обязаны Вольтеру. Онъ былъ первымъ писателемъ, на котораго снизу вверхъ смотрѣли владѣтельныя особы, притомъ нисколько не «вольтерьянцы» (вѣдь и владѣтельный мосье X. купилъ Ферней, все таки, изъ-за него). Но это такъ, къ слову. Къ слову и то, что понятіе «вольтерьянства» было очень сложнымъ и по разному преломлялось въ умахъ Фридриха и Скалозуба. Время, какъ ему полагается, должно было бы «отбросить преходящее и оставить вѣчное». Оно задачи не выполнило и отбросило все. Этотъ геніальный упроститель сложнаго былъ раздавленъ. Не туда пошла исторія; едва ли она еще когда-либо свернетъ по аллеѣ № 28, по направленію къ Меккѣ политическаго раціонализма.

А вотъ нынѣшнимъ международнымъ гостямъ Женевы заглянуть въ Ферней не мѣшало бы: здѣсь когда-то преподавался «un petit cours de sens-communologie».

За рѣшеткой часовня со знаменитой надписью «Deo erexit Voltaire». Домъ немного напоминаетъ яснополянскій. Только Ясная Поляна, насколько я ее помню, гораздо красивѣе Фернея. У Вольтера не было ни чувства красоты, ни любви къ ней. Окрестности Женевы знамениты на весь міръ, жили здѣсь или бывали извѣстнѣйшіе люди Европы (было бы интересно прослѣдить, — кто что предпочиталъ на берегахъ Лемана). Вольтеръ былъ очень богатъ и могъ купить имѣніе, гдѣ угодно. Онъ выбралъ Ферней, разбилъ этотъ некрасивый, печальный садъ. Быть можетъ, ему нравился мрачный Фернейскій пейзажъ: старику было не такъ весело, со всей его вѣрой въ побѣдное торжество разума. О прочности этой вѣры тоже можно было бы сказать многое.

_______________________

У Вольтера, кстати сказать, есть нѣсколько злыхъ страницъ и по тому вопросу, который сейчасъ волнуетъ Женевскую Конференцію. По чистой случайности, эти давно забытыя страницы имѣютъ забавнозлободневную форму. Въ 1761 году Жанъ-Жакъ Руссо выступилъ съ проектомъ вѣчнаго мира, основаннымъ на извѣстномъ трудѣ аббата Сенъ-Пьера. Вольтеръ терпѣть не могъ Руссо, Сенъ-Пьеръ былъ католикъ, проектъ дышалъ сантиментальнымъ оптимизмомъ, — въ совокупности, этого было достаточно для того, чтобы старикъ пришелъ въ ярость, несмотря на вѣру въ торжество разума. Вѣчный всеобщій миръ! Какой вѣчный всеобщій миръ, когда въ Европѣ тысячи причинъ и поводовъ для всевозможныхъ войнъ? А если даже удастся установить миръ въ Европѣ, то вѣдь есть и другія части свѣта, есть цѣлые континенты, населенные дикими людьми. Такую глупость могъ написать только Жанъ-Жакъ! Одно изъ писемъ Вольтера, въ непристойной формѣ, свидѣтельствуетъ объ его бѣшенствѣ. Безъ труда можно себѣ представить, какъ онъ, въ день полученія брошюры Руссо, поднялся въ комнату второго этажа, гдѣ обычно работалъ, сѣлъ, предвкушая удовольствіе, въ высокое кресло, крытое зеленымъ бархатомъ, надѣлъ бѣлую шелковую ермолку и заварилъ кофе, — ежедневно выпивалъ будто бы пятьдесятъ чашекъ («кофе, конечно, ядъ, но, повидимому, очень медленно дѣйствующій», — съ улыбкой говорилъ на 99-мъ году жизни Фонтенелль, также злоупотреблявшій кофе до послѣднихъ своихъ дней). Вольтеръ написалъ «Рескриптъ китайскаго императора по случаю проекта вѣчнаго мира»