Землепроходцы - [33]

— И Атласов не был из богатеев, а его воевода и в пятидесятники назначил, и Камчатку проведывать отпустил.

— Ну, с Атласовым тебе тягаться не по силам. Он и до Камчатки дошел с казаками по особенной своей отчаянности, потому как шел так: либо голова на плаху, либо новую соболиную реку откроет. Такое везенье казакам бывает одному из тысячи… Атласов — он еще и до твоей северной земли доберется, пока ты будешь только вздыхать о ней.

— Как так доберется? За тот разбой на Тунгуске сидеть ему, бедняге, в тюрьме теперь до скончания века.

— Господи! — рассмеялся вдруг Петр. — Ты же ведь и впрямь еще не знаешь… Атласов второй уж месяц как на Камчатке. С целой сотней казаков он заявился. Назначен начальником всех здешних острогов.

— Вот это хорошо! — обрадовался Иван. — Раз целую сотню казаков он с собой привел — значит, собирается новые земли искать. Не со своим отрядом, так хоть с ним пойду!

— Боюсь, не очень-то ты запросишься в его команду, — с сомнением покачал головой Петр. — Не тот он теперь человек. Занесся — не подступись! Казаки, с которыми он из Якутска шел, уж кровавыми слезами от него наплакались.

— Да что ты говоришь, Петр! Атласов не какой-нибудь спесивый дворянин, свой брат казак.

— Был свой, да весь вышел. Как что не ни нему — сразу плеть в ход пускает. Должно, тюрьма так озлобила его. Не только своих казаков, с которыми пришел на Камчатку, но и всех здешних служилых успел восстановить против себя. Привез он казакам камчатских острогов жалованье за много лет, да не отдает. И так, говорит, живете на Камчатке богато. Не то что жалованье отдать, грозится амбары у здешних казаков поглядеть. — При последних словах Петр заметно скис и задумался.

Ивану было понятно, о чем он думает. При сдаче упромышленных или полученных от камчадалов соболей государева казна выплачивала казакам денег в два-три раза меньше, чем торговые люди. У многих камчатских служилых скопилось порядочно пушнины, которую они не спешили сдать приказчикам, надеясь вывезти ее тем или иным способом в Якутск, где немало было торговых людей, шнырявших в поисках как раз такой утаенной пушнины. В случае удачи можно было сразу разбогатеть, на что, как было известно Ивану, и рассчитывал Петр.

Дальнейший разговор братьев тек вяло. Петр то и дело поглядывал на дверь, словно ожидал кого-то. Оказалось, он ждет появления Мартиана, у которого успел побывать еще утром с просьбой, чтоб тот пришел окрестить Марию с ребенком, обвенчать Петра с Марией и заодно прочесть молитву по погибшему Михаилу.

— Черт! — не выдержал наконец Петр. — И где этот долгополый запропастился? Поди, уж и на ногах не стоит — все стараются зазвать его в первый же день. Крестин да свадеб в Верхнекамчатске на месяц хватит. Сунул я ему целых два рубля и обещал угостить хорошенько. Да, видно, продешевил я. Другие больше дали.

Однако Петр ругал архимандрита зря. Мартиан вскоре явился. Был он уже изрядно пьян, мрачен и взволнован. На лбу его вздулся синяк. Сердито кинув на стол кадило, он сразу потянулся к чарке. Поднимая чару, облил вином бороду и рясу на груди — у него дрожали руки.

— Что стряслось, отец? — спросил Петр.

— Гордыня обуяла человека! Дьяволу душа его отверзлась! — яростно заорал Мартиан, грохнув по столу кулаком. Брови его сошлись к переносью, стальные глаза налились тьмой. — Не голова он казакам, а волк, пес смердящий!

Выяснилось, что Мартиан побывал у Атласова. Поздравил с благополучным прибытием на Камчатку, дал свое благословение. Голова угостил его чаркой вина, потом они разговорились даже как будто по душам и выпили еще несколько чарок. Увидев, что Атласов с ним ласков, Мартиан попенял ему за то, что ведет он себя с казаками не по-божески; Атласов посоветовал ему не совать нос не в свои дела, но Мартиан уже разошелся и посоветовал выплатить казакам жалованье. Расстались они, по словам Мартиана, более чем холодно. Выходя от Атласова, архимандрит споткнулся и набил себе на лбу шишку. По тому, как Мартиан покраснел, давая это объяснение, можно было догадаться, что шишку на лбу он набил не сам себе.

Закусив гусиным крылышком, архимандрит раздул кадило и прочитал молитву об отпущении грехов убитому. Вслед за тем позвали Марию с ребенком, и Мартиан приступил к обряду крещения. Зачерпнув корцом воды из кадки и перекрестив корец, он побрызгал этой водой на лоб женщины и на младенца. Имена новокрещеных он записал в книгу, которую всегда носил при себе — в особом кожаном чехле на поясе.

Обряд венчания был так же краток. Мартиану предстояло побывать сегодня еще в нескольких домах. Выпив с Козыревскими последнюю чару сразу за всех — за поминовение усопшего, за новокрещеных и за новобрачных, — он тут же ушел.

Петра такая поспешность нисколько не обидела. Пусть краток обряд, зато все у него теперь справлено по закону, по христианскому обычаю.

Едва за Мартианом захлопнулась дверь, как в избу ввалились пятеро казаков во главе с Анцыферовым — все попутчики Ивана по походу.

Нетрудно было заметить, что они успели изрядно уже угоститься хмелем. Однако, войдя в горницу, казаки повели себя смирно, памятуя о том, что в избе Козыревских горе.