Землемер - [42]

Нужно ли говорить, что время летело для меня очень быстро. Землемер остался с нами по приказу, потому что просьбы уже не помогали. Не помню, чтобы я когда-нибудь провел целый месяц приятнее. Я познакомился с моими фермерами, по большей части людьми честными и трудолюбивыми. Особенно сослуживец мой, старый майор, был человек превосходный. Занимая ближайшую ферму, он часто посещал меня. Иногда он ворчал сквозь зубы на секту, владевшую недавно воздвигнутым зданием, но видно было, что он говорит не со злобы.

— Я решительно ничего не понимаю в этих делах о большинстве, — сказал он мне однажды. — Знаю только хорошо, что Ньюкем умеет так распорядиться, что большинство всегда на его стороне. Например, однажды он так ловко вывернулся, что вышел абсолютно правым, хотя в его пользу не было и четверти голосов.

— Я видел образчик тоже, когда прибыл сюда; право, невозможно действовать искуснее!

— Да. Но, признаюсь, мне это непонятно. Впрочем, что касается названия церкви, то я в это не вмешиваюсь.

Не чувствуя в себе ни малейшей охоты говорить о предметах религиозных, я отклонил этот разговор.

День или два спустя после заключения контракта с Ньюкемом, Эндрю, Франк, Урсула и я сидели в беседке, откуда открывался вид на обширные луга; вдруг мы увидели Сускезуса, который пробирался легкими шагами индейца по тропинке, ведшей из Мусриджа. В руках у него был карабин, а на спине какая-то большая связка, которую мы издали приняли за убитую дичь. Повернув на дорогу, которая вела к дому, он на минуту скрылся за скалами.

— Друг наш Бесследный слишком долго отсутствовал, — сказала Урсула, наблюдавшая за всеми его движениями, — но судя по его ноше, видно, что он помнил о нас.

— Я думаю, он редко расстается с вашим дядюшкой, — сказал я, смотря с наслаждением в глаза Урсуле. — Я написал об этом отцу, и он, наверное, очень обрадуется, получив известие о старом своем сослуживце.

— Да, Сускезус очень привязан к вашему отцу! Редко увидишь, чтобы какой-нибудь индеец шел нагруженный, а начальники их не считают унизительным носить дичь.

Едва Урсула произнесла эти слова, как Сускезус бросил к ее ногам две или три дюжины птиц, большей частью голубей, потом отошел тихо в сторону, как человек, который, сделав главное, предоставляет остальное женщинам.

— Благодарю, Бесследный, благодарю! — сказала наша милая хозяйка. — Какая славная, жирная дичь! Я приготовлю ее в разных видах.

— Все это молодые птицы, они едва начинали летать.

Я взял их в гнездах, — ответил индеец.

— Я думаю, у вас в лесах много гнезд; желал бы очень их увидеть, — сказал я, вспомнив рассказы о множестве голубей, находимых там. — Не сделать ли нам всем маленькую прогулку в лес?

— Почему же нет? — ответил землемер. — Тем более, что мы давно не ходили в ту сторону для измерения. Если эти птицы прилетают с той стороны, где находится один, известный мне холм, то их нынче много будет в Мусридже.

— Можно сказать, что их там миллионы, сотни и даже больше, — сказал Сускезус, который, как и все индейцы, имел очень смутное понятие о числах и, называя их, не соблюдал постепенности. — Однако я никогда не видел столько дичи, как сейчас. Великий Дух не забывает бедных индейцев. Он посылает им то лань, то семгу, то голубей. Для всех хватает!

— Да, Сускезус, для всех хватает. Бог очень милостив к нам, но мы не всегда умеем пользоваться его благодеяниями, — ответил землемер, пристально рассматривая птиц. — Право, таких голубей редко можно найти… Я очень желал бы еще раз увидеть их в лесу, прежде чем отправлюсь в дальний путь. Мне времени терять нельзя.

— Что вы говорите! Раз вы уцелели в такое время, как последняя война, и теперь мирно отдыхаете, ну можно ли говорить о смерти? Вы стары летами, но бодры и телом и духом.

— Я очень состарился… Я это чувствую. Конечно, вы правы, но я сам это лучше знаю. Прожив семьдесят лет, пора уступить место другим, мое время уже прошло.

Господь Бог призовет меня к себе, когда ему будет угодно, теперь я могу умереть спокойно, гораздо спокойнее, чем месяц тому назад.

— Вы удивляете меня, любезный друг! Отчего же такая разница?

— Оттого, что теперь я спокоен относительно Урсулы, Франк имеет хорошее место, и она не будет оставлена.

— Оставлена! Урсула?.. Мисс Мальбон оставлена!

Этого никогда бы не могло быть, никогда!

— Перестаньте, перестаньте говорить об этом, вон она начинает уже плакать. Послушай, Сускезус, можешь ли ты отвести нас на то место, где водятся эти голуби?

— Могу. Тропинка широкая, и по ней легко идти.

— Хорошо, так завтра же утром пустимся в путь. Мы с Франком давно уже не были в лесу.

Я слушал все это, а между тем смотрел на Урсулу, которая, чтобы скрыть свое замешательство, вдруг встала и пошла к дому. Через минуту я увидел ее у окна улыбающуюся, хотя грусть не совсем еще рассеялась на ее лице.

На другой день рано утром мы отправились в Мусридж смотреть голубей. Урсула и старая негритянка ехали на лошадях, а мы шли пешком.

У нас были еще три лошади, навьюченные съестными припасами и инструментами. Каждый из нас был вооружен, это было необходимо в то время; я даже имел при себе охотничье двуствольное ружье. Сускезус был нашим проводником.