Земледельцы - [16]

— Голову вытащим, а ну как хвост увязнет? — буркнул работавший неподалеку колхозник, намекая на то, что, дескать, другие работы в колхозе стоят.

— Главное, вытащить то, чем думают, — ответил Орловский, который, кто не знает этого, за словом в карман никогда не лазил.

Да, хороша уродилась картошечка! Длиннющие ленты картофельных рядков бежали на бугор, переваливаясь через него. А ведь сколько пришлось поломать копий, чтобы отстоять вот такой рядковый посев, пойти против почти единодушного тогда мнения, что будущее за посадками квадратно-гнездовыми. Снова Орловский не дал согласия на проведение эксперимента, который, казалось бы, где еще проводить, как не на землях самого лучшего в Белоруссии колхоза. Да, рассуждал Орловский, квадратно-гнездовой посев в других колхозах, на других землях дает прибавку урожая. Но ведь еще нигде такие посадки на больших, очень больших площадях не превзошли по средней урожайности рядковые посадки в «Рассвете». А дополнительные затраты на и без того трудоемкую культуру налицо. Зачем же искать добра от добра? Покупателю в магазине разве не все равно, как выращена картошка? Была б она картошкой — вот такой, как эта…

Словом, нельзя считать колхоз «Рассвет» в пору руководства им Орловского в полной мере полигоном для испытания новых методов хозяйствования. И не знаем уже, хорошо это или плохо, но Орловский, выросший в нужде, Орловский, сын крестьянина, Орловский, насмотревшийся на голод, который в гражданскую, а потом в Отечественную войну выкашивал, бывало, подчистую хутора и деревни, Орловский, знающий сладость куска хлеба, — этот Орловский прежде всего смотрел на себя, на свой колхоз, на своих людей как на добытчиков мяса, сала, масла, овощей. Больше, больше, больше! Больше уже сегодня, сейчас, немедленно, а не завтра, когда оправдаются еще требующие доводки научные рекомендации.

Это проистекало в нем от конкретного, живого соучастия в жизни людей. Накормить человека! Для Орловского это было его болью, как воспоминание голодных судорог в желудке, было физически ощутимо, как картина послевоенных Мышковичей, когда орали по дворам голодные ребятишки. Конечно, не хлебом единым жив человек. Конечно, Орловский понимал роль духовного. Но он, безусловно, был из породы тех «железных» председателей, для которых при всей неуклюжести этого сравнения не существовало вопроса, что в первую очередь, коль уж нет выбора, дать голодному ребенку: кусок хлеба или букварь…

(Кстати, когда Орловский на правлении поставил вопрос о строительстве новой школы, а бухгалтер развел руками, показывая, на какие, мол, шиши, Орловский все свои личные сбережения, сложившиеся из его пенсии, идущей на сберкнижку, вложил в строительство школы.)

…Бегут вдаль картофельные рядки. Ветер раздувает пустой рукав председательского пиджака. Плывут по осеннему небу облака.

6. ГРЕНАДА, ГРЕНАДА!

Ах, какое над Испанией небо! Ах, какие над Испанией звезды! Неумолчный стрекот цикад. Ветер с Андалузских гор настоян на запахах тубероз и акаций. Словом, совсем как у Пушкина: «Ночной эфир струит зефир, бежит, течет Гвадалквивир…»

«Над всей Испанией — безоблачное небо» — этим кличем, переданным фашистской радиостанцией в Сеуте, начался мятеж генерала Франко. Республика в опасности!

…Капитан Кирилл Прокофьевич Орловский плыл в Испанию с транспортом оружия. Правда, снова теперь — в который уже раз! — он не Орловский. Теперь у него ни звания, ни имени, ни отчества. Теперь он просто Стрик. Личное оружие — все тот же именной парабеллум № 985. Никаких документов. Одет в мягкую тужурку верблюжьей шерсти и кожаные штаны.

Ночами корабль шел без огней. Днем сторонился морских путей. Средиземное море ласково лизало борта. В его прозрачных глубинах фашистские субмарины стерегли корабли, идущие на помощь революционной Испании.

Фотография, которую Орловский хранил как святыню: площадь, залитая солнцем, на трибуне неистовая Долорес Ибаррури…

— Потом мы пили кофе, — рассказывает Орловский. — Долорес спросила, есть ли у меня дети. «Двое», — ответил я. «А у меня сын», — сказала Долорес.

Через несколько лет сын Ибаррури погибнет в боях с фашистами, защищая свою вторую родину — Советский Союз.

— Мы долго говорили в тот вечер… Позже я познакомился с Матэ Залка, ну и, конечно, с Хусто Лопесом…

С Хусто Лопесом Орловский познакомился в окопах. Высокий, долговязый, с продолговатым лицом, длинными руками, Хусто производил впечатление этакого нескладехи парня. Несмотря на его молодость, революционное правительство доверило Хусто командовать бригадой.

В предместье Лас Вегас были расквартированы отряды гелирьерос — особые отряды диверсантов, предназначенные для действий в тылу врага. Инструктором в эти группы и был направлен знаток партизанской борьбы Орловский-Стрик.

Знали бы Хусто Лопес и Стрик, какие испытания их дружба, завязавшаяся в окопах под Мадридом, выдержит через несколько лет за тысячи миль от Испании — в дремучих партизанских лесах Белоруссии! Что тяжело раненного Орловского Лопес будет уносить от погони, не щадя своей жизни, расстреляв пять автоматных дисков. И вынесет, и в стылой лесной землянке отпоит с ложечки, вернет к жизни…. После войны вернется в Испанию продолжать борьбу, а председатель колхоза Кирилл Орловский выступит в «Правде» с яростными строками в защиту антифашиста Хусто Лопеса, арестованного франкистскими палачами…