Зелменяне - [68]

Это сказал Хема, старый набожный кожевник с очками на кончике носа.

Дядя Фоля сразу же примкнул к философам из Сморгони. Там, в углу, сидя со своим вечным дружком Трофимом из Новинок, он смеялся над треугольником завода и над молодыми выскочками из комсомола, которым дай ворон — они их тоже будут дубить. И неожиданно заявил, крякнув от удовольствия:

— Свинина, видишь ли, совсем неплохо под чарку водки! — и со смаком вытер рукавом ус.

На другой день, после выходного, к зольному цеху подвезли вагонетки, груженные несуществующими свиными шкурами.

Сморгонцы налегли на косы как ни в чем не бывало. Но один из молодых «выскочек» принялся рукавом протирать себе глаза: мол, не сон ли это? Он громко спросил:

— Сморгонцы, кажется, привезли свиные шкуры?!

Все наклонились еще ниже над колодами. Лишь непоколебимый дядя Фоля, которого не собьешь такими выходками, стоя у своей колоды, ответил сразу за всех:

— Это дерьмо, а не шкуры!

Партия шкур поступила в обработку и четырнадцать дней странствовала по цехам. При полном молчании она из зольного цеха ушла в сухие отделения.

Потом как-то в послеобеденный час в зольный цех зашли партком и все три инженера и подали сморгонцам красивую черную кожу с благородной выделкой под крокодиловую.

Сморгонцы молча щупали мягкую кожу и пожимали плечами. Только один Фоля торчал, как пень, у своего рабочего места и не подходил — ему, мол, некогда.

* * *

Вот в те-то дни и вернулся Бера на завод. Он пришел с определенной мыслью — наверстать что-то такое, что он здесь когда-то упустил.

Завод его встретил крепкими, острыми запахами — воспоминаниями его молодости, — зеленоватым, прохладным светом зольного цеха и множеством мутных ручейков на стенах, в чанах и в канавках каменного пола.

Он встал на работу в зольном цехе в качестве щетинщика.

Дядя Фоля издали бросал на него украдкой взгляды, полные подозрения и хитрых домыслов. Дядя — неизвестно по какой причине — смотрел на Беру как на какого-то шминтеллигента, который пришел сюда, чтобы примазаться к заводу.

— Знаем! — сказал он Трофиму из Новинок.

В тот день он с Берой не обмолвился ни единым словом. Впрочем, после той знаменитой французской борьбы в клубе пищевиков дядя Фоля вообще избегал Зелменовых — все боялся, как бы его не стали попрекать за необузданность.

* * *

Ясно, что Бера пришел на завод с благородной целью. В партбюро он заявил, что готов взять большую общественную нагрузку. Он записался в техкружок.

Через несколько дней, на общем собрании, он сидел насупившись и не знал, как ему быть: брать слово или нет?

На сей раз Бера был уверен, что ему есть что сказать, так как вопрос, по-видимому, относился скорее к милиции, нежели к заводу.

На повестке дня стоял вопрос насчет одной бутылочки.

Завод вырабатывал клей из отходов. И вот всякий раз являлось на завод некое торговое лицо Шимше со своей таинственной бутылочкой. Он что-то выливал из нее в кипящий котел, после чего из отходов получался клей.

Вот этой бутылочкой Шимше кормился много лет и не выдавал тайну своей жизни даже собственной жене.

Как же быть с бутылочкой в дальнейшем?

Инженеры выступают с речами. Инженеры доказывают, что можно получать клей без бутылочки Шимше. Но рабочие, которые стоят у котла, утверждают, что без этой бутылочки и говорить не о чем!

— Потому что это ведь нелепость: не получится же клей только оттого, что его варят!

Бера просит слова.

У Беры есть предложение — отобрать у чуждого элемента бутылочку и посмотреть, что в ней.

Но, как известно, на Беру камнем давит его собственная молчаливость, ему трудно выговорить слово.

Все же он поднимается и идет на сцену.

В первом ряду сидит Фоля. Он со своими костями, шевелящимися усами и оттопыренными ушами — целый ворох костей и кожи — сидит, широко развалясь, и высмеивает инженеров, которые намерены при помощи разных заклинаний, вычитанных из книжек, добыть клей без бутылочки Шимше.

— Вот это они получат! — говорит он.

Из-под куртки он показывает Трофиму комбинацию из трех пальцев.

Бера стоит на сцене. В первый момент ему кажется, что он говорит, но председатель прикрывает рукой звонок, смотрит на Беру и ждет. Тогда Бера понимает, что молчит, делает один шаг вперед и робко начинает:

— Товарищи, которые пришли на собрание, где большевистская партия выставила для обсуждения, как построить социализм всех рабочих! В области капиталистических стран имеется шестьдесят миллионов безработных. Это результат. Они ходят без работы и ищут в мусорных ямах, хотя все знают, что они отдают свой труд буржуазии не только в области тяжелой индустрии фабрикантов, но также в кровных интересах банков и акций…

Дядя Фоля замолчал от удивления: «Чтобы Бера такое мог!» Он посмотрел с большим любопытством на людей в зале, на лица в президиуме, но не увидел, чтобы речь Беры произвела на них особенное впечатление. Тогда он решил: «Ерунда!»

— Говори, Берка, говори! Все равно слово со словом не вяжется!

Вот что он выкрикнул с места, и в зале, кажется, засмеялись.

Бера немного смутился, но тут же повернулся и указал на Фолю:

— Вот он сидит, старый рабочий Фоля Хвост. Отстал он, товарищи, как норовистый конь. К тому еще он мой дядя, товарищи. Я говорю ему: «Фолька, возьми книжку в руки, потому тебе надо учиться», — так он не хочет, а лучше идет на французскую борьбу. И газеты не читает, а сидит на крыльце и глядит, какая баба забеременела, а какая еще нет. Это тоже, товарищи, чуждый элемент, которому подавай все готовенькое, а он палец о палец не ударит.