Зелменяне - [51]

Чернявый паренек Беры, видимо будущий Амундсен, с рассвета дышал на оконное стекло, и теперь он сквозь отогретый дыханием кружок увидел: у края крыши чуть-чуть запылил сухой снег, словно кошка разгребала его там лапой.

Мальчик тут же натянул на себя отцовские сапоги, надвинул на уши шапку и объявил:

— Готово, начинается метелица!

— Где, дурень?

Хаеле глянула в окно и вдруг вспомнила: во время ее зимних любовных похождений с Берой во дворе предсказывали, что из ее чрева выйдет какой-нибудь студеный звездочет.

— Метелица, — повторил паренек, — дует с Северного полюса.

С неба упало несколько снежинок. Ветерок рыл край крыши, и снег теперь устремлялся вверх. С карниза над окном стряхнулось немного серебристой пыли. Праздничная крыша дяди Юды потемнела.

И тогда с середины улицы поднялась горсть снега и сама собой разметалась по сторонам. Посыпалось с крыш, глыба снега свалилась прямо сверху, словно из дыры в небе. В воздухе что-то закувыркалось, с жутким воем метнулось из-за угла.

Снег залеплял окна, набивался в чердаки. Надвинулся клочковатый туман; густой, в крапинку, он застил, казалось, весь свет, а позади него дома становились жидкими и расплывчатыми, как бы сотканными из дыма.

Окно немного оттаяло.

Сквозь пасмурные стекла Зелменовы увидели, как по двору в этакую метелицу блуждает человек.

Это был, должно быть, немощный юноша, он опирался на палку. Снег залепил ему лицо, приклеил к телу легкую одежду. Казалось, человек искал местечка, где бы ему можно было отдышаться.

Но тут женка Фоли вбежала к Малкеле в дом с новоиспеченной выдумкой:

— Головы садовые! Разве вы не знаете, кто это?

— Кто же, по-твоему? — спрашивают ее.

— Это муж рыжей портнихи, тот самый, у которого чахотка.

И эта злоязычница тут же, на месте, сочинила, будто чахоточный юноша ищет Фалка, который свел с пути рыжую портниху — жену этого несчастного. Что теперь, крутя любовь с Фалком, жена не может больше выносить чахоточного мужа. Но он нуждается в поддержке и вот пришел просить Фалка сжалиться над ним и, если ему, Фалку, не очень трудно, обождать со своей любовью до весны.

— Мило со стороны вашего сына, нечего сказать! — Фолина бабенка явно норовила поссориться с тетей.

Зелменовы молчали, хотя все знали, что рыжая портниха — мать шестерых детей. Зелменовы только придвинулись поближе к окну.

Но юноши и след простыл. Перед глазами колыхался двор, как мутная вода под снеговыми тучами.

Подумав немного, Зелменовы приняли всю эту историю за страшный призрак метелицы, за сон, который видится балагулам, когда они в завируху сбиваются с пути.

* * *

Жаль птичьих лапок на крыше дяди Юды.

Все это было похоже на студеный пожар. Снег дымился внизу, на земле. Он носился по двору с места на место, образуя гладко отшлифованные бугорки. У застрехи моталась и скреблась о стену ржавая водосточная воронка, как потрепанный козырек над глазами какого-нибудь маленького реб Зелмеле.

Со своими пустыми сенями, с залепленными окнами, двор торчал из метелицы, как опрокинутый корабль.

Дровяной сарай дяди Ичи, сарай, у которого крыша из жидкой дранки, а вместо стен сплошные дыры, не рухнул лишь благодаря тому, что пропускал завируху сквозь себя. Там трясся под снегом край старой рогожи, а на жерди висело некое подобие бывшей мужской рубахи. Теперь же она была растерзана, и ее гнилые обрывки трепыхались на ветру.

Снег валит и валит.

Вот тогда-то и вышел во двор Цалка дяди Юды. Он вышел в одном пиджачке с поднятым воротником и дрожал от холода.

Отовсюду брызгало на него колющими тусклыми искорками, как с огромного точильного камня.

«Это он идет до ветру», — пытались угадать некоторые Зелменовы.

А вот и нет.

Цалел дяди Юды только что оторвался от своих книг. Он пишет этой зимой работу о языке Менделя Лефина.[10] Правда, Цалел уже поднял большой материал, но пока ему еще не удается объединить в одно целое существующие различные точки зрения. Он только что оторвался от своих книг, чтобы немного проветрить мысли.

Сыплет и сыплет.

Тихо в доме у тети Гиты. На столе — тарелка с костями от рыбы, вскрытый конверт и книга Рикардо «Деньги».

Тетя Гита стоит на стуле возле полки с махзорами[11] и ищет какую-то книжку. Тетя Гита, как известно, время от времени заглядывает в священные книги.

— Здравствуйте, тетя! — говорит Цалка, на приход которого тетя даже не оглянулась.

— Здравствуй, здравствуй! — отвечает набожная тетя с задумчивостью и спокойствием местечковых раввинов, из среды которых она происходит.

Тихо в доме у тети Гиты.

У таинственной девочки, что лежит в колыбели, толстый носик. Девочка подозрительно светловолоса. А может быть, это ей передалось от какой-нибудь Тонькиной прабабушки?

Цалка вдруг замечает на крохотном личике какие-то знакомые ему черты. Екнуло сердце, и, может, поэтому он уже не в силах вспомнить точно, на кого похож ребенок. Он подходит к столу и подносит конверт к очкам: печать из Петропавловска-на-Камчатке.

Цалел дяди Юды вышел от тети Гиты и отправился по зелменовским домам.

Сыплет и сыплет.

Завируха сгущается. Из разодранного тумана высовываются белые волосатые лапы. Дровяной сарай дяди Ичи выглядит как мраморный замок.