— Я пойду и покараулю там, внизу. А вы отдохните и поговорите, — сказал Элмарза и ушел.
Бици усадила маленького Омар-Али на разостланную бурку и, разговаривая с мужем, вынесла из пещеры медную кастрюлю, помыла ее, наполнила холодной водой и, бросив туда несколько кусков сушеного мяса, поставила на огонь, горевший у входа.
— Ты любишь это блюдо, — сказала она, — поэтому я специально привезла немного муки.
Пока закипала вода в котле, жена присела около Зелимхана, взяв сына на руки. На ее сравнительно молодом лице сейчас играл румянец, она была довольна и спокойна. Маленький Омар-Али развлекал всех. Широко открыв большие темно-карие глазенки, он с интересом прислушивался к пению птиц и рокоту реки. Потом это ему надоело, и он начал капризничать. Больше всех им занимался Муги. То развеселит смешным словом, то возьмет за ножку и пощекочет ее или покажет какую-нибудь незнакомую вещицу, чтобы отвлечь внимание.
Зелимхан с нежностью посматривал на сыновей, не подозревая, что старший из них через десять лет погибнет в отряде рабоче-крестьянской армии, защищая от врагов отца первое свободное государство трудящихся. Младший же — Омар-Али — еще через четверть века, работая в органах Советской власти, также отдаст свою жизнь за интересы народа. Но мог ли сейчас предвидеть больной абрек такое?
— Как вы устроились в Грозном? — спросил Зелимхан у жены, снимавшей пену с кипящей воды.
— Хорошо, — ответила Бици. — Шахид Борщиков нашел нам квартиру. Нас никто не трогает.
— А трудно пришлось вам в Сибири?
— Нет, не особенно, — сказала она. — Туда и обратно везли на поезде, кормили тоже неплохо. — Бици подлила в котел свежей воды и продолжала: — Там много было ссыльных людей, все они такие добрые. Была у меня там подруга — Валентина Михайловна, так она больше меня заботилась о наших детях.
— Дада, она учила меня читать и писать по-русски, — вдруг вмешался Муги. — А теперь в Грозном я буду ходить в русскую школу.
— Это хорошо, — улыбнулся отец. — Значит, у меня будет свой писарь, чтобы писать генералам и царю.
— Я еще плохо знаю грамоту, — признался Муги. — Вот выучусь и тогда напишу царю, чтобы он оставил тебя в покое.
* * *
Зелимхан неожиданно встал и, взяв винтовку, ушел в лес. Вернулся он, когда уже стемнело.
— Куда же ты ходил? Раза три подогревала еду в ожидании тебя, — ласково упрекнула Бици мужа и поставила перед ним отварное мясо с галушками и чесночным настоем.
Дети как сидели на бурке, так там и уснули.
— Накормила их? — спросил он вместо ответа и, сняв с себя черкеску, укрыл ею детей.
— Конечно, накормила. Все ждали тебя, утомились и вот уснули.
Ел Зелимхан очень вяло, без аппетита. Чувствовалось, что он чем-то встревожен.
— Что же ты так плохо ешь? Может, мясо не нравится? — спросила Бици. — Прими свое лекарство и запей вот этим, — она поставила перед ним глиняную чашку с горячим бульоном.
— Плохо мне от этого лекарства, — сказал Зелимхан, беря чашку.
— Почему?
— Все только потею и с каждым часом слабею от него.
— Тогда не пей его. Может, и так обойдется, аллах смилостивится над нами.
Покончив с едой, Зелимхан взял на руки сонного Омар-Али, разбудил Муги и сказал жене:
— Возьми эту бурку, из пещеры ковер и иди за мной. Лучше переберемся в более безопасное место.
— Все никому не веришь? — тихо сказала Бици. Зелимхан не ответил, только взглянул на жену и пошел в лес. Шагах в двухстах от пещеры у абрека оказался уютный шалаш, крытый свежим сеном. Уложив детей, он вышел навстречу жене, которая несла ковер и бурку.
— Людям я всегда верю, Бици, — сказал ей Зелимхан печально, — но ведь предатели — не люди. В этом все дело.
Бици и так была огорчена своей неосторожной фразой. Она молча вошла в шалаш, проверила, хорошо ли укрыты дети, потом вышла и безмолвно опустилась рядом с мужем, сидевшим на разостланной бурке.
— Там, в Сибири, с нами было много ссыльных, — сказала она после длительного молчания, — они говорили, что скоро уберут царя и тогда все люди будут жить свободно, а такие, как ты, окажутся в большом почете...
— Со дня своего рождения слышу эти разговоры о свободе народа. Я мало верю им, — холодно оборвал ее абрек. Он положил рядом с собой винтовку и прилег на бок.
Минуты две они молчали, слушая тишину леса.
— Бици, — вдруг заговорил Зелимхан дрогнувшим голосом, — выслушай меня и исполни все, что я скажу.
— Если позволит аллах, — откликнулась жена.
— Если вдруг меня не станет, из тех денег, что мы собрали для поездки в Турцию, часть пошли своим друзьям в Сибирь, чтобы они не голодали...
— Ты говоришь так, будто собираешься умирать, — с тревогой перебила его Бици.
— Сон плохой я видел, — абрек слегка наклонился к жене.
— Но ты же не веришь снам.
— Нет, не к добру это, — вздохнул Зелимхан, — или убьют меня или лихорадка затреплет...
— Ну что ты. Не надо, не говори так, — обняла она его за плечи.
— Я бы рад молчать, да, видно, на то воля аллаха, — сказал он, вглядываясь в лес. — Детей береги. Скоро Муги станет большой и будет тебе помощником. Сделай все, чтобы он не пошел по моим следам.
— Ну хватит об этом, мне и без того страшно, — взмолилась Бици. Она не могла примириться с мыслью, что ему, с такой прекрасной душой и сильным телом, суждено погибнуть. «Нет, этого не может быть», — твердило ей сердце.
